Рантцерг ушел в сторону, что было так на него похоже! Вместо объяснений этого неподражаемого случая с моим появлением в своем доме при весьма странных обстоятельствах, он начал что-то вроде нападения на меня! Он осмелился меня упрекать!
— Скажите мне, благородный кэлл, отчего вы забыли дорогу в мой дом? Я сумел вас чем-то ненароком обидеть?
Если причиной тому чьи-то злые языки — скажите мне. Я всегда считал вас человеком прямым и искренним, так не надо теперь ходить вокруг и около. Я прошу вас объяснить мне причину вашего внезапного презрения к моему дому, безразличия к добрым знакомым. Я говорю: 'знакомым', ибо другом я бы никогда не осмелился вас назвать, опасаясь стать жертвой вашей надменности, по причине моего низкого звания. Я всего-навсего простой человек — сэлл. А вы теперь граф, коннетабль, правая рука великих мира сего. Не в этом ли дело? Так что же повергло вас вспять от моего гостеприимного дома? Спасенная вами девушка тоже желала бы знать.
Амирей, нежно перебиравшая струны лютни, притихла.
— Я оценил вашу прямоту, и тоже буду честен. Но сначала ответьте — почему я здесь.
— Разве Амирей не объяснила?
— Но у меня вызывает подозрение тот факт, что кому-то понадобилось бить меня по голове и оставлять валяться на улице.
А так удачно и главное вовремя появившиеся люди шельво Рантцерга спасают меня и приносят в этот дом.
— Вы не верите в это, — усмехнулся наблариец, — но причина проста — вас ограбили. Или вы не заметили пропажу некоторых вещей?
Мне стало жарко — я провел рукой по шее — исчез медальон, с руки были сорваны перстни и браслет! Проклятье. Украдены вещи, которыми я дорожил. Мне было бы легко пережить пропажу драгоценного перстня герцогини Брэд, или золотых браслетов и цепи, выигранных на турнирах, но пропажа перстня Синего Клена, медальон и браслет, найденный на острове — мне бы ни за что не хотелось потерять. К счастью, пояс Велеса, тонкий серебряный пояс со звериными мордами, был еще на мне.
— Но все живущие в Мэриэге воры прячутся в вашем квартале!
— Даже те, что похитили бриллианты королевы? Вы могли принести их мне, но вы вернули их ее величеству, минуя меня — это был первый шаг прочь от нашей дружбы. Что ж, это я еще могу понять — вы рисковали, вы получили трофей, и заслуженный козырь. Но потом вы презрели меня.
— Так вы ничего не знаете о ворах, напавших на меня?! — сказал я с возмущением. — Я никогда не давал вам повода думать, что наше знакомство нечто большее, и я тоже не называл вас другом. Разве не сугубо деловые отношения связывают вас с остальными жителями Мэриэга. На что же вы претендуете теперь, ростовщик и покровитель воров?
— Да, но другие знатные жители ларотумской столицы не приходили на помощь ко мне, к презренному набларийцу, не сидели за моим столом, не делили со мной мои тайны и опасность, исходящую от королевской стражи. Я — пока — не знаю о ворах, напавших на вас. Но я могу узнать, и помочь вам в возвращении ваших драгоценностей. Я даже готов простить вас в душе, понимая и ваше и свое положение. Но вы еще не объяснились со мной.
Я сидел растерянный и пристыженный — по сути Рантцерг был прав. По сути. Но одно маленькое 'но' — я был титулованным дворянином, а он простым сэллом.
Рантцерг практически лишил меня выбора — если я хочу вернуть свои вещи, мне придется с ним объясниться.
Смутное подозрение о том, что все им было подстроено, не покидало меня, и это раздражало. Мне казалось подлым такое поведение — и теперь, пожалуй, добрые отношения стали трещать по швам.
— Хорошо! Я объясню. Вы почти угадали. Когда я въехал в Мэриэг, я много не знал и был простым бедным дворянином, которого никто не знал. У меня ни перед кем не было обязательств. Не так давно я получил титул и должность, обязывающую меня соблюдать определенные правила. Я ничем не могу опорочить своего господина, а дружба с вами…,- я замялся.
— Порочит большого вельможу, — закончил за меня Рантцерг.
— Что-то близкое к этому. У вас связь с людьми низшего сорта и тень от нашего знакомства может упасть на человека, которому я служу.
Мне было неловко говорить с набларийцем.
— Тень легла на мое сердце, — голос Черного барона звучал глухо и сердито, — и не сегодня, не сейчас, а гораздо раньше. Она появилась тогда, когда те, на кого вы молитесь, поступили против законов чести и законов человеческих — вероломно и жестоко, утопили в крови все мое семейство и лишили меня должного положения в обществе. И теперь я слышу, что мое имя может кого-то опорочить! Но вы не разочаровали меня, ваше признание, ваша прямота делает вам честь. Я всегда говорил, что уж лучше добрая пощечина, чем подлый удар в спину.