Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

Андрею пришлось впервые жить одному в самых дешевых интернатах и школах, в непривычной и зачастую враждебной среде, что вначале давалось «чрезвычайно трудно». «Я просто не умел тогда драться и не умел быть битым, – вспоминал он много позднее. – Ну, били, били и, в общем, не убили!» Матери он, конечно же, даже не обмолвился об этом. Во время каникул нанимался на фермы, первый заработок его составил 50 сантимов. Но когда мальчика предложили устроить в католическую школу, где условия жизни и уровень обучения были на достаточно высоком уровне, но при одном непременном условии: переходе в католичество, – Андрей сказал маме: «Уйдем!». Он воспитывал в себе мужество, выдержку, терпение, например способность переносить утомление, боль, холод – годами спал при открытом окне без одеяла и, когда было холодно, вставал, делал гимнастику и ложился обратно. Так вырабатывался характер, формировалась личность будущего архиерея.

Трудности материальные угнетали. Но что было более важным – оборвалась связь с Родиной, ставшей объектом «великого исторического эксперимента» большевиков. Тем не менее русские оставались русскими и на чужбине. Для них их Россия как бы ушла на дно, подобно легендарному граду Китежу, но не исчезла, жила в их памяти, в их сердцах. И у многих из них оставалась Церковь, в которой, как в надежном ковчеге спасения, они совершали свой дальнейший жизненный путь.

«Общительным я никогда не был, – рассказывал митрополит Антоний, – я любил читать, любил жить со своими мыслями и любил русские организации». Еще в Персии мальчику подарили русский национальный флаг и объяснили его символику: белый цвет – цвет русских снегов, голубой цвет – русских морей, красный – цвет русской крови. В середине 1920-х годов мать отдала Андрея на лето в русскую скаутскую организацию, в которой «лет с десяти-одиннадцати нас учили воинскому строю, и все это с тем, чтобы когда-нибудь вернуться в Россию и отдать России обратно все, что мы смогли собрать на Западе…». В 1927 году Андрей попал в другую организацию, «Витязи», созданную Русским Студенческим Христианским Движением. Там тоже был воинский строй, гимнастика, спорт; спали на голой земле, ели очень мало, но «жили очень счастливо». Новой чертой «Витязей» была религиозность, при организации был священник, и в лагерях имелась церковь.

Между тем владыка Антоний вспоминал: «Когда я был мальчиком, у меня сложилось впечатление, что мир вокруг меня – джунгли, вокруг меня дикие звери и, чтобы выжить, нужно либо стать абсолютно бесчувственным и уметь сражаться, либо приготовиться быть уничтоженным или разорванным на куски» (9, с. 100). «[В те годы] я был очень антицерковно настроен из-за того, что видел в жизни моих товарищей католиков или протестантов, так что Бога для меня не существовало, а Церковь была чисто отрицательным явлением». Такие настроения были типичными перед революцией для большей части русской интеллигенции, видевшей в Церкви лишь атрибут давней отечественной традиции и полагавшей христианство ненужным в условиях развития науки, техники, демократии. И в эмиграции Церковь оставалась для многих лишь частью жизненного уклада, не более. В трудных условиях, когда все силы уходили на борьбу за существование, четырнадцатилетний Андрей поразился видимой бессмысленности жизни и гонке за бессмысленным счастьем. «Ия себе дал зарок, что, если в течение года не найду смысла жизни, я покончу жизнь самоубийством, потому что я не согласен жить для бессмысленного, бесцельного счастья».

Но Бог милостив. В пятнадцать лет Андрей пережил решительнейший переворот в своей жизни.

Русских подростков, пришедших поиграть в волейбол, попросили послушать беседу, которую вел православный священник, да не кто-нибудь, а известный философ и богослов протоиерей Сергий Булгаков. Часть мальчишек разбежалась, часть вынужденно осталась. Слушая протоиерея Сергия, скептичный и ироничный, как всякий подросток, Андрей Блум вдруг задался вопросом: а правда ли все то, что говорит священник? И решил сам проверить.

Как вспоминал позднее владыка, он поехал домой, попросил у мамы Евангелие, сел за стол в пустой комнате и начал читать. «Молодому дикарю», как он сам себя назвал, открылось Евангелие от Марка, самое краткое, ясно и живо написанное. И произошло чудо: «Я сидел, читал и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос… я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут – значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, все, что о Нем говорят, – правда… если это правда, значит, все Евангелие – правда. Значит, в жизни есть смысл, значит, можно жить, ни для чего иного как для того, чтобы поделиться с другими тем чудом, которое я обнаружил…» (8, с. 257–258).