Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Не то чтобы разница между русским «Наставлением по тактике воздушного боя» и аналогичной немецкой «Инструкцией» была такая уж существенная, чтобы эдакий манёвр нежданного противника показался обер-лейтнанту барону Фридриху Шварцадлеру также неожиданным. Но как-то быстро и нелепо всё получилось. Неизвестный собрат его аэроплана как-то сразу же пропал из виду, едва он обнаружил его позади себя, – должно быть, отстал, сообразив, кто перед ним. И пока Фридрих до хруста в шейных позвонках выворачивал голову в попытке рассмотреть внезапного попутчика: «Бог весть, чья бы ни была это машина, но, уж, наверное, не русских. Сколько ни летал тут в окрестностях, а и намёка не было не то, что на аэродром противника – разведчик с трёхцветными кругами на крыльях ни разу не залетал…»

Тем не менее, ломал себе голову Фридрих, одновременно до вывиха в плече, выкручивая назад руку с пистолетом, как говорит старая прусская пословица: «Ну, его в репу с вашими сюрпризами…»

Тень, мелькнувшую в углу зрения светлым призраком, заметил он слишком поздно. И хоть успел дважды дёрнуть спусковой крючок парабеллума, не столько поняв, сколько почувствовав, что всё это значит, – было поздно. Пули зряшно оставили двоеточие дыр в нечистой ткани крыла вдруг налетевшего стервятника.

Стервятника! – какой уж тут «голубь».

В виде со стороны – фанерное днище чужого аэроплана грянуло барону по затылку, даром, что толстокожему за счёт шлема. И хоть между чужим днищем и кабиной барона остался предостаточный зазор даже, чтобы постучаться к этакому насильнику с треклятым вопросом снизу-вверх: «Да кто ты есть, черти б тебя?!» – барон Шварцадлер будто спрятался в ячейке кабины, согнувшись в три погибели, а его парабеллум, сверкнув на солнце холёным металлом, канул за бортом.

И, вцепившись лапами шасси в стойки расчалок, точно бесстрашный стервятник в равноценную добычу, один аэроплан нёс другого.

Хоть, впрочем, нёс к земле.

И вообще неизвестно, кто кого нёс, поскольку оба синхронно тарахтели моторами, сверкали дисками пропеллеров. И крылья у обоих были свободны, образуя этакую этажерку эпохи братьев Райт.

Конструкция в те же времена проверенная и признанная нерабочей. Но чего не случается на войне, тем более, на первой «войне моторов»?

К счастью, лес, рыжими островами – остатками вырубки, подступавший к городку, – минул, уйдя под крылья. Уже можно было разглядеть не только тёсаные и черепичные крыши предместья, мастерских, мельниц, но и цехов средневековой гидромеханики на тихой излучине речки-окраины. Всё – мельком, всё – набирая гиревую тяжесть падения.

Пошли поля. Земля, по-осеннему бурая от сухостоя, приближалась неумолимо…

Продолжая то вытягивать на себя, то отпускать рычаг штурвала, лейтенант Иванов (второй) уже и не пытался сообразить, как ему отделаться от немца: понял уже – судьба; и тащит его теперь покойник за собой в пекло, точно в страшной гофмановской сказке.

По-хорошему, о душе подумать самое время, но что-то не думается, нет никакой возможности сосредоточиться на благодати.

Лезет в голову всякое:

«Вот бы в стог сигануть, если близко будет. Да хоть бы вон, в ту крышу встрять, с виду ветхая, – глядишь, на землю выкатишься раньше, чем полыхнёт. А что, если на реку завернуть? Ага, завернуть… Хлопают элероны без толку, что подкрылки таракана опосля купоросу. Чёрта лысого куда завернешь. Не слушается этакая конфигурация руля. И не этажерка уже, а целый комод летающий!»

Кривая ухмылка дёрнула угол рта лётчика.

– Кабы «летающий». Падающий!

Будто грузчики тот комод в окно мансарды поднимали на блоке, да верёвка вдруг лопнула, – картинка, как с воплями разбегаются грузчики и со свистом летит в колодец двора пузатый комод, привиделась с яркостью лихорадочного бреда.

Кирилл тряхнул головой, так что слетела куда-то за спину пилотка, даром, что отвороты её были опущены по-зимнему. Холодный поток взъерошил русые волосы, отрезвил: «Хватит о ерунде мечтать. Не будет никакого спасения. Жить осталось секунды. Не тяни два мотора-пропеллера, точно в агонии – и тех бы уже не было. Так что нечего. Нечего думать о спасении. Надо думать о том, как её, подлую, жизнь, продолжить. Только бы не калекой, лучше уж…»

Пока лейтенант Императорского военно-воздушного флота выбирался из кабины пилота на крыло, мысли в голову лезли бессвязные, глупые, лезли хаотически…

Вольдемар, помощник казённого мельника, вынул кудлатую голову из бочки с дождевой водой и, утерев мозолистой ладонью багровую, точно печёная луковица, физиономию, понял, – не помогает. Ни огуречный рассол, ни настойка городской ведьмы Эльзы, ни облатка падре Андреаса.

Вольдемар сунул спитую личину обратно…

Конечно, он видел в своей жизни, хоть и не слишком насыщенной событиями, эти, как их к дьяволу, – ерапланы. Один такой был в частной собственности графа Гаузена, на той окраине городка, и довольно часто кружил над ратушной площадью. Но чтобы эти, как их дьяволу… ерапланы – размножались в полёте, сцепившись, точно майские жуки?! И, что характерно, – ревут и воют железные прелюбодеи…