Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Вырвавшись снова из чёрного омута бочки на углу плотины, помощник мельника обернулся через плечо и разглядел сквозь влагу ресниц, точно в тумане…

Два по-взрослому крупных, но бледных, точно личинки, жука с крестами и гербами на задранных хвостах, сидят друг на дружке. И, по-весеннему пьяно покачивая крыльями, проносятся над ветхими крышами заводской слободки. Едва не цепляя трубы. И, видимо, для того, чтобы Вольдемар не имел ни малейшего шанса опомниться после крестин брата, на крыле одного из них, пригнувшись и зацепившись одной ногой за невидимое стремя, точно цирковой наездник на боку лошади, висел человек…

Видение скрылось, опустившись за черепичную крышу складской конторы, где-то по ту сторону речки Килесмы, в пойме, где за две копейки муниципалитет нанимал таких, как Вольдемар, косить траву для казенной скотины…

Кубарем скатившись с крутого склона стога, слежавшегося так плотно, что едва лишь сдвинулись пласты прелого сена, лейтенант Иванов (второй) ещё с добрую минуту по-рыбьи жадно глотал воздух, держась за ребра.

Отшибло…

Он поискал на русых волосах пилотку, вспомнил, что улетела та чёрт-те куда ещё там, в самолёте, и…

«Самолёт!» – подхватился Кирилл и, охнув, держась одной рукой за серый бок огромного стога, заковылял за его дальний – саженях в десяти – угол.

Не забыв причем благодарно похлопать ершистый осклизлый бок стога:

«Надо же, какой непосредственный ответ на молитву! Скажи кому – не поверит. Просил соломки подстелить – пожалуйста».

За углом стога открылась самая заурядная, но вполне живописная панорама, одинаково скучная, но одинаково ностальгическая и задушевная как для русской души, так и для курляндской, да и прусской, поди, тоже. Ровный стол поймы, покрытый рыжеватой стернёй, точно скатертью, пожелтелой от старости. С бахромой осоки по краям-берегам, с ржаными буханками огромных стогов на той скатерти, да усыпанный крошками ворон. А окромя них и нет ничего, будто сейчас накрывать будут, а пока разобрали. И только горит посредине «стола» крестьянской масляной плошкой-светильником, вспыхнувшей без присмотру, костёр копотный…

«А почему один?» – вопросительно вздёрнул Кирилл бровью, и без того поднятой шрамом. Завертел головой…

Другой аэроплан, задрав хвост и точно подвернув резные голубиные крылья, чуть далее уткнулся в разрытую бурую землю. На лопасти хвостового оперения виднелся «мастеровитый» герб довоенного хозяина. Знать, от удара соскочила машина Кирилла со спины «немца», точнее – подскочила, – вот и выпутались шасси из стальных проволок расчалок моноплана.

Как бы там ни было…

С пьяноватой нетвёрдостью лейтенант заторопился в первую очередь не к своей машине, а к костру второй, где таяли на ребрах рангоутов чёрные кресты.

Посмотреть.

«Что там немец? Человек всё-таки. Вдруг и его вытряхнуло, как насевший сверху “таубе”…»

По дороге, всё ещё раскачивавшейся в глазах маятником, он поискал рукой и нашёл, к счастью, бьющую под колено деревянную кобуру «маузера»:

«Немец всё-таки…»

Морская хроника

Обстрел Батумского порта линейным крейсером «Гебен», выпустившим 15 280-мм снарядов с дистанции 81 каб. За дальностью расстояния крепостные орудия вели безуспешный огонь.

Морская хроника – взгляд со стороны противника

«Гебен» и «Пейк» направились к Батуму с целью его обстрела. Верхушки горных цепей были ярко освещены, тогда как само побережье исчезло в тумане. В 12 ч. русская радиограмма открыто сообщала: «“Гебен” у Батума».

Из-за плохой видимости под берегом «Гебену» пришлось подойти на 14,8 км (81 каб.). Он выпустил пятнадцать 280-мм снарядов. Было видно, как на берегу поднимаются столбы дыма.

Береговые батареи отвечали без успеха.

Обстрел города являлся только демонстрацией, поэтому он не был продолжительным. При обстреле имелось в виду по возможности не причинять вреда мусульманскому населению.

ГЛАВА 10. ВЕРИТЬ, НО НЕ ЖДАТЬ

– Н… ну?! – бросив безнадёжное построение фразы, лейтенант Иванов-первый требовательно махнул рукой, дескать: «Что там?»

От волнения последствия контузии усиливались. И не только в отношении речи, – мозжечок шёл вразнос, заставляя заодно раскачиваться если не весь окружающий мир, то частное мироощущение. Точно персональное «я» Вадима было маятником в часовом механизме вселенной, самой подвижной деталью – вроде бы и часть его, механизма, и движение его в нём закономерно и правильно, но, ей-богу, тошнит уже, остановиться бы хоть на минуту…

Поэтому, замахав было руками, Вадим принуждён был тотчас ухватиться за перекладину лестницы, приставленной к соломенной крыше амбара. Поплыла лестница под ногами – по внутреннему ощущению Иванова-первого.

Почувствовав это его состояние, Арина, внизу лестницы, неодобрительно мотнула головой:

– Вадим, ну, честное слово? У тебя сейчас больше шансов грохнуться на землю, чем у брата.

Вадим её не услышал, весь обращенный к всаднику, гарцующему у амбара:

– Н… ну?!