– Гутен таг, фрау, – неуверенно произнёс Кирилл, рефлекторно оправляя костяшкой пальца усики «эпохи твид» и соображая: а на кого он сам похож в байковой нательной сорочке и галифе? К любой европейской армии причисляй. Оливковый френч на английский манер и куцую кожаную куртку на меху он снял, запарившись.
Но после его слов коляска, запряженная парой каурых, не останавливаясь, начала выворачивать вспять. Видимо, на ответ никто и не рассчитывал. Скорее даже рассчитывали, что ответа не будет. Так что Кирилл поспешил успокоить:
– Погодите, м-мадам… сударыня. Я свой, русский!
В ответ раздался сдержанный смешок в ладошку, и коренника, запнувшегося было, снова поощрительно шлёпнули по крупу вожжи. Коляска заскрипела рессорами, трогаясь.
Запоздало сообразив, что для немалой части местной публики «свой русский» – утверждение довольно сомнительное, даром, что двести лет живут российской губернией, Кирилл добавил, с его точки зрения, – примиряющее:
– Я из госпиталя, – и покосившись на распластанные перед ним птичьи крылья «Таубе», даже сам хмыкнул. – Прилетел.
И то, правда, – аэроплан на санитарный фургон не походил нисколько.
Глуховатый смешок повторился, но коляска на этот раз остановилась, и вроде как окончательно. Возница обернулась через плечо.
Лицо, разрумянившееся, точно матрёшка хохломской росписи (тем более похоже, что в обрамлении золотистых локонов из-под платка), – молодуха приблизительно его лет.
– Да видела я, как вы прилетели, – с детски-лукавым прищуром, но с достоинством в голосе, произнесла «матрона».
По-русски так на удивление чисто. Только что гласные нараспев.
– Вот как? – потянулся лейтенант за френчем. – Что-то я вас там не видел по пути. – Он кивнул на небо.
– Да рано, наверное, – снова фыркнула смешком молодуха, проследив его взгляд. – На небо мне.
Повозившись, она достала откуда-то из-под себя маленькую пёструю жестянку, с хлопком откупорила крышку и, совершенно как в южных губерниях – семечку, закинула в рот леденец.
– А вы, раз на облаках не усидели, что теперь делать думаете?
«Матрона» игриво повела чёрной, будто сурьмлённой бровью, контрастирующей с золотистыми локонами. Посмотрела на лейтенанта с оценивающим любопытством.
«Взгляд какой-то… Как у скупщика, – отметил Кирилл. – Этак, чего доброго, и домой свезёт, баньку натопит, а там, глядишь, и сожрёт с потрохами и со всем “русским духом”…»
И словно отвечая на вызов, он не стал натягивать френч, хоть и озяб уже; забросил на плечо, прищурился одним глазом.
– Думаю помощи искать у обывателей. Мадемуазель, мадам? Фрау, фрейлейн?
– Мартой зовите. Французского не знаю, – вроде как не поняла молодуха, однако, судя по тому, как прояснила с ленцой, выразительно откинув вверх кружево «замужнего» чепца, сообразила дополнить: – Вдова здешнего урядника…
В водянистых прозрачно-серых глазах «фрау-мадам» заискрила солнечным бликом азартная чертовщинка. Значит, смысл уловила-таки.
– Русский? На фронт ушёл? – направился к двуколке лейтенант, демонстративно снимая на ходу портупею с фанерной кобурой «маузера».
– Да уж лучше бы так, – пододвинулась на козлах молодая вдова, несмотря на то, что коляска оказалась пустой. – А то в бане угорел с перепою, как… Как русский.
И не дав лейтенанту парировать:
– Там рыбой пропахнете, – добавила и пояснила, перехватив слегка недоумевающий взгляд офицера в коляску: – По ресторанам развожу. Сама себе агент.
Это уже прозвучало невнятно из-за леденца за щекой, но с некоторым даже вызовом. Дескать, дама практическая, ни чета всяким там…
– Неужто, сами и ловите? – недостоверно удивился Кирилл.
– Это нет, – сплюнула наконец Марта мешающий леденец. – Я наших сомов со щуками даже боюсь, как биться станут. Скупаю уже потрошёнными. На пятак дороже, но беспокойства меньше, опять – доставка скорее…
– Ишь ты, капиталистка, – сорвалось с языка лейтенанта, впрочем, под нос себе, чуть слышно.
Но Марта смерила его снисходительным взглядом:
– Кажется, господин офицер «Капитал» читал? Странно. Зачем вам, если есть что терять, «кроме своих цепей».
– Да я, грешным делом, Маркса вообще не читал, – теперь совершенно искренне удивился Кирилл, располагаясь на кожаном сиденье козел. – А вас кто пропагандировал?
– Никто, супруг толковал, как умел… – усмехнулась вдовица.
– Урядник? Маркса? Толковал? – не сдержался лейтенант Императорского военно-воздушного флота.
– Оттого и спился, – фыркнула Марта, перебирая вожжи. – Упокой его душу… герр Каутский. Куда вас везти?
Не сразу оправившись от изумления, Кирилл покачал головой, встряхнулся:
– Чудны дела твои, Господи! Дюймовый прут железный дома сыщется?
Вдовица немного подумала, не донеся до карминных губ очередной леденец:
– Не знаю. Может, и есть, я мало что понимаю в железе, – не без кокетства пожала она плечами под накидкой.
Впрочем, заметив поскучневшее выражение лица у Кирилла, поспешила добавить:
– Но знаю, где точно есть то, что вам нужно.
– Это где же? – недоверчиво покосился на неё русский офицер.
– На поле графа Гаузена. Там у него гараж был для аэроплана и поле специальное.