Путь к надежде (СИ)

Дом стоял на возвышении, а потому даже со второго этажа можно было увидеть раскинувшийся вокруг город, освещаемый сотнями огней наружного освещения. Даже полуразрушенный временем и лишенный половины своих жителей, утопающий в сумерках город отца выглядел словно прекрасная мечта, что является лишь во сне. Я любовался гармонией архитектуры жилых строений, высотой башен, изяществом венчающих их куполов и величием святилищ, когда услышал, как меня окликнул по имени женский голос:

Обернувшись, я увидел Леди Аилинэль.

— Пойдем со мной, Воронвэ, — позвала она. — Иди за мной, и я покажу тебе то, что ты должен видеть…

========== Часть 6 ==========

Мы шли по полутемным коридорам дворца, где пахло неизвестными благовониями и сыростью. Поднявшись на третий этаж, Леди Аилинэль подвела меня к двери, за которой оказалась просторная комната, служившая приемной и спальней.

Мебель в комнате была покрыта белой тканью. Слабый голубовато-желтый свет из окна освещал достаточно, чтобы понять, что в этих покоях уже очень давно не появлялся их обитатель.

Светильник, что был в руках Леди, вырвал из мягкой полутени участок стены возле широкой кровати.

Она осторожно убрала белое покрывало, закрывавшее висевшую на стене картину и, освещенная желтоватым светом, нашим взорам предстала гравюра на металле. Рукой искуснейшего мастера на ней было вырезано изображение совсем молодого, приятно улыбавшегося эльда. Он носил кафтан старомодного кроя с широкими рукавами и туго затянутым поясом. Лицо нолдо показалось мне знакомым.

— Это твой отец, — сказала Леди Аилинэль. — Он сам вырезал ее и еще много других. Живя здесь, он любил вырезать по металлу.

Я пристально рассматривал изображение. Подпись гравировщика сообщала, что «Аранвэ Альвион вырезал сие 14 Января 1350 года».

Не верилось, что отец мог сам вырезать гравюру. Да ещё сделать это с таким мастерством. Ведь за все годы, проведенные подле него и матери в Виньямаре, а потом и в Гондолине, я ни разу не видел, чтобы он занимался чем-то подобным или хотя бы имел под рукой инструменты для резьбы.

Леди Аилинэль одну за другой снимала белые простыни с мебели и картин в комнате, которая, как я понял, принадлежала моему отцу.

Здесь были множество гравюр, выполненных в самых различных техниках. Сохранились и наброски, сделанные отцом на пергаментах и нацарапанные на металлических пластинах.

Его талант художника был несомненен. Живое на его гравюрах и набросках казалось живым, одушевленным. Изящество и тонкость линий поражали воображение. Мастерство резчика и понимание строения вещей, а также тел и лиц эльдар, были абсолютны и непостижимы. Сюжеты изобиловали изображениями животных: лошадей, охотничьих собак, диких оленей и косуль, величавых озерных птиц и прочих обитателей леса. Детали внешнего облика эльдар-охотников были тщательно выверены и вырезаны с великой точностью.

Рассматривая его работы, я словно узнавал другую, всегда остававшуюся скрытой от нас с матерью, часть души отца. Мы привыкли видеть его лицо серьезным и сосредоточенным. Взгляд был встревоженным, слегка прищуренным, брови изогнуты в беспокойстве. Одеждой благородному Аранвэ служили чехлы, надевавшиеся под доспех, поверх которого надевалась шелковая туника с гербом Тургона. За пояс были заткнуты пара длинных сабельных мечей и два коротких обоюдоострых кинжала.

Меж тем, с гравюр и набросков, на которых отец изображал себя, на меня смотрел веселый молодой квендэ с неизменной улыбкой, одетый в щегольские кафтаны и опоясанный шелковыми златоткаными поясами. Такими же представали на его творениях и многочисленные друзья — улыбающиеся, смеющиеся, веселящиеся в роскошных залах или посреди зеленого луга, окруженные охотничьими трофеями.

Когда я был занят рассматриванием очередной гравюры, на пороге неожиданно возник Альвэ:

— Ты уже видел, каким был твой отец, живя здесь, — молвил он сурово. — Теперь настало время показать тебе главное.

Я не понял смысла его слов и провел остаток вечера в беспокойстве. Тревожилась, как я заметил, и Леди Аилинэль.

Не зная, как лучше поступить, я решил выждать до утра, не задавая вопросов.

Сразу после завтрака благородный Альвэ приготовился отправиться в дозор и пожелал взять меня с собой, наделив конем из своей конюшни.

Мы проехали через городской центр с оживленной уже с утра центральной площадью и оказались в той части Тириона, где много было заброшенных в запустении домов, лишившихся своих хозяев.

Остановившись у одного из таких небольших каменных домиков, казавшегося необитаемым, Альвэ сказал мне:

— Слезь с коня и войди внутрь!

— Что там, господин? — спросил я, взглянув на покосившуюся крышу.

— Войди и узнаешь! — прокричал в ответ Альвэ. — Там главное, что ты должен знать о твоем отце!

С этими словами он развернул коня и ускакал прочь. Я остался один посреди тихой пустынной улицы.

Помедлив немного, я решился, слез с лошади, подошел к массивной покореженной от времени двери и приоткрыл ее. Дверь с тихим скрипом подалась вперед, впуская меня внутрь, в залитый светом Анара приемный покой.