Путь к океану (сборник)

Постепенно Николка приобрел внешний вид, кото­рый не резал морского глаза. Старая матросская шапка, куртка и штаны, ушитые по росту, заменили жесткую, лоснящуюся от тюленьего и рыбьего жира повседневную его одежду.

Николка был счастлив. Его давней, недосягаемой мечтой было сделаться моряком, плавать на велико­лепных белокрылых кораблях, которые он видел толь­ко издали. Ему казалось, что теперь мечта его начи­нает осуществляться.

На батарее люди жили ожиданием боя. С просто­той, словно о чем-то самом обыкновенном, говорили они, что надо будет сделать, когда придет «он». Мич­ман и комендоры изучали позицию, делали пристрел­ку, расходуя, впрочем, незначительный боевой запас скупо.

Все это восхищало и занимало Николку. В душе его вырастала неприязнь к «нему», который должен был напасть на третью батарею, и он все сильнее при­вязывался к простодушным и добрым морякам, к бру­стверам и навесам родной батареи и особенно к сиво­му комендору с серьгой.

– Синицын, – сказал однажды мичман, – соби­райся. Через час пойдешь со мной в город, а оттуда на фрегат к начальнику артиллерии.

– Есть, ваше благородие! – отвечал Синицын и замялся, не уходя.

– Ты что хочешь сказать? – спросил офицер.

– Тут, ваше благородие, такое дело... калмычонок этот... – сказал комендор, отводя глаза в сторону.

– Ну?

– Да надоел, ваше благородие; на фрегате хотит побывать. Настырный мальчишка, прямо сказать. Не иначе, придется согнать с батареи.

Мичман улыбнулся:

– Ладно, бери с собой питомца, пусть посмотрит.

Суровое лицо комендора просветлело.

– Повадился, чертенок... чисто беда... согнать его долой... – ворчал он, в то время как выражение его лица говорило о совсем иных чувствах.

Частная шлюпка доставила на фрегат мичмана, комендора и Николку, смотревшего на приближаю­щийся корабль восхищенным взглядом.

Когда мальчик, едва дыша от волнения, поднялся по трапу и ступил на палубу, расчерченную темными полосками смолы между узкими, выскобленными до белизны досками, и увидел все сложное могучее сна­ряжение большого парусного корабля, он оцепенел.

– Вот, господин лейтенант, – шутливо сказал мичман вахтенному офицеру, беря за плечо Никол­ку, – сей любознательный монголец прельщен мор­скою службою и жаждет осмотреть военное судно.

Лейтенант посмотрел на «любознательного монгольца», улыбнулся и разрешил.

– Баловство-с, ваше благородие... Что ж ты мол­чишь? Кланяйся их благородию, – сказал Синицын.

Он провел Николку по кораблю, делая вид, что ходит только по своему делу, и давал объяснения от­рывистым, недовольным тоном.

Так он показал мальчику почти все судно и даже слазил с ним на марс.

Эта экскурсия еще больше усилила любовь Николки к морскому делу.

В Петропавловск прибыло подкрепление – транс­порт «Двина» из Охотска, привезший сибирский ли­нейный полубатальон. Гарнизон увеличился на три­ста пятьдесят человек: теперь в нем было восемьсот семьдесят девять солдат и матросов и сорок два офи­цера. Половину этого количества составляла артиллерийская прислуга.

Восемнадцатого августа большая парусная эскадра и пароход вошли в Авачинскую губу. Корабли ста­ли на якоря далеко за пределом досягаемости пушечного выстрела. Это был неприятель – англо-француз­ская эскадра.

Все семь батарей оборонительной линии и «Авро­ра» с «Двиной» были приведены в боевую готовность.

День прошел тревожно, но неприятель вел себя тихо, не делая попыток к нападению.

Женщин и детей спешно вывозили из города в се­ло Авачу, за двенадцать верст от моря.

Гарнизон третьей батареи весь был на бруствере, вглядываясь в неприятельские суда, темневшие во мгле пасмурного дня, далеко, почти у противополож­ного берега рейда.

– Дядя, теперь она стрелять будет или ты?

Синицын молча посмотрел в взволнованное лицо Николки.

– Вот что, шустрый, – сказал он необычно мяг­ко, – иди-ка ты до мамки.

Николка, насупясь, опустил голову.

– Слышишь ты? Команду сполнять надо!

– Не пойду! – тихо и упрямо сказал Николка

– Ухи надеру!

Синицын вывел мальчика на тропинку за батарею и, порывшись в карманах, достал пятак.

– Иди, пряников себе купишь. Иди, а то господи­ну мичману скажу!

Николка медленно и неохотно пошел по тропинке вниз. Через час мичман, проходивший по батарее, на­ткнулся на Николку, с усилием тащившего охапку хвороста для кока.

– Это что?! – сердито спросил офицер. – Ты зачем тут? Синицын!

– Я!

– Почему мальчишка на батарее? Отправить к родным!

– Экой упорный! – покачал головой Синицын. – Я, ваше благородие, ему приказывал, а он не слу­шает... Ишь как юлит, чтобы остаться...

– Пусть Петров сведет. Женщин и ребят в Авачу велено отводить, нечего тут!

Петров за руку повел в город насупившегося Ни­колку.

Этот день и следующий прошли спокойно. Перед вечером Синицын, сидя в амбразуре, покуривал трубочку, задумчиво глядя на простор голубого рейда, на далекие вражеские корабли. Вдруг позади него раздался шорох. Комендор, ленясь повернуть голову, скосил глаза и увидел Николку, который кланялся ему, заискивающе улыбаясь. В руках он держал несколько серебристых рыбин чавычи, до которой все на батарее были большие охотники.