Путь к рейхстагу

Несколько слов о Рожкове: ему исполнилось 22 года. Он был стройным, высоким, а по характеру — веселым и деловым. Умел играть на баяне, с которым никогда не расставался, играл на гитаре и балалайке. Я никогда не думал, что можно так хорошо играть на таком простом инструменте, как балалайка. Считал, что на ней только бренчат, а наш Жора, как мы стали его называть, выводил всевозможные мелодии: то быстрые — плясовые, то тихие грустные, а то еще какие-то протяжные, певучие. Придет, бывало, на длительном привале в роту, сначала проверит, все ли окопались на случай внезапного воздушного налета противника, посмотрит на бойцов и командиров, кого-то постыдит за неряшливость, кого-то похвалит, а потом сядет в солдатский круг и скажет:

— Сбегайте кто-нибудь к штабной повозке, принесите баян.

Сколько было у него энергии! Всюду успевал, никогда не выглядел уставшим, всегда подтянут, опрятен, весел. Этот офицер приносил с собой радость и тот душевный подъем, который так необходим в суровой фронтовой жизни.

Из боя — в бой

Северо-Западный фронт вскоре расформировали и на его базе создали три Прибалтийских фронта. 2-м Прибалтийским, в который вошла наша 3-я ударная армия, командовал генерал армии (позже Маршал Советского Союза) Андрей Иванович Еременко. Начиная с декабря 1943 года и до конца марта 1944 года, то есть в течение четырех месяцев, дивизия участвовала в непрерывных боях. Четыре месяца! За это время десятки деревень и сотни безымянных высот мы то брали, то оставляли под натиском превосходящих сил противника. А потом снова переходили в атаки.

Генерал Василий Митрофанович Шатилов (после полковника Яковлева он с мая 1944 года командовал 150-й дивизией) в своей книге «Знамя над рейхстагом», написанной уже после войны, рассказал: «В декабре прошлого года (1943 г. — С. Я.) обстановка на участке фронта, занимаемом 3-й ударной, была исключительно сложной. Армия оказалась в полукольце, получившем в обиходе название Невельского мешка. Однако действовавшие против нее фашистские войска сами находились под угрозой окружения. Противник проявлял особую активность на флангах, стараясь „завязать мешок“. Удары его пехоты и танков следовали один за другим. У гитлеровцев имелось больше коммуникаций, а следовательно, и лучшие возможности для снабжения боеприпасами, продовольствием и пополнения людьми. В листовках, сбрасываемых с немецких самолетов в расположение наших частей, с неуклюжим остроумием писалось: „Мы в кольце, и вы в кольце, посмотрим, что будет в конце“».

«В конце» неприятельское кольцо удалось разорвать. Особенно тяжелые бои пришлось вести за населенные пункты Шилиху, Поплавы и высоту с отметкой 167,4. Дивизия получила приказ овладеть высотой во что бы то ни стало. И она предпринимала одну лобовую атаку за другой. Высоту взяли. Но какой ценой!

Тут я хотел бы сделать небольшое отступление. Принято думать (некоторой категорией людей), что трудно брать только города, при этом значительные по своему стратегическому и экономическому положению. На самом деле это не так. Есть безымянные высоты, которые имеют лишь тактическое значение в масштабе полка, дивизии или армии. Но их нужно непременно взять, и они берутся с большим трудом, и здесь уже ни перед чем нельзя останавливаться, ибо это обеспечивает успех целого ряда соединений. Воины нашей дивизии еще не знали, что им предстоит штурмовать Берлин и сам рейхстаг, но они брали эту высоту с безликой отметкой 167,4 с полным солдатским самоотречением. Она досталась нам дорого. В этом и воинская дисциплина, и подвиг.

В составе 150-й дивизии осталось всего две тысячи двести человек.

В конце апреля нас перевели во второй эшелон армии. Путь лежал по Невельскому шоссе, покрытому лужами. Люди брели полуразутые: одни в валенках, другие — обернув ноги вещевыми мешками и гранатными сумками. В воздухе висела вражеская авиация. Колонна подвергалась непрерывной бомбежке днем и ночью.

…На пятые или шестые сутки пути от города Великие Луки батальон майора Аристова перед рассветом подошел к деревне Каменка. Впереди, может быть, не далее двух-трех километров, проходила передовая. Слышались захлебывающиеся звуки пулеметных очередей. За деревней, в густом хвойном лесу, поротно остановились на суточный привал.

Днем комбат собрал нас, командиров рот, и повел на передний край. Мы должны были сменить какую-то часть. Командир роты, которого я менял, встретил меня неприветливо. Я оглядел его. На вид лет тридцать, одет в маскировочный халат, перепачканный окопной глиной, оброс бородой, взгляд колючий — сердитый. Да, очевидно, ему пришлось несладко, подумал я. Как бы угадав мою мысль, он сказал:

— Что так рассматриваешь? Побудешь на моем месте, сам таким станешь.