Путь к рейхстагу

У фашистов оборона имела большую глубину. Каждую высоту и холм они опоясали проволочным заграждением и превратили в опорные пункты. Но в результате упорных боев мы взяли и эту деревню.

После боев за Шилиху дивизию вывели во второй эшелон. Правда, отдыхать долго не пришлось. Получили новое пополнение и снова в бой…

Одну за другой брали безымянные высоты.

Сколько ж было их завоевано! И сколько осталось там наших людей… Но высоты нужны было брать. Без этого мы не дошли бы до Берлина.

Высоты надо брать

1 марта в бою за деревню Поплавы я был ранен в левую руку. Ранение, правда, нетяжелое, но командир санитарной роты лейтенант Иван Нестеренко настоял, чтобы меня эвакуировали.

Лежал в армейском полевом госпитале, который находился недалеко от линии фронта.

Вместе со мной был тяжело ранен 18-летний комсомолец Володя Валенюк, снайпер роты. Только в 1985 году, на Параде Победы, мы встретились в Москве. Володя — инвалид второй группы. Он воевал год, успел уничтожить 18 фашистов.

3-я ударная армия подошла к реке Великой, но началась весенняя распутица, и войска перешли к обороне.

В конце апреля рука зажила, и меня выписали из госпиталя. Без труда разыскал штаб 150-й, расположенный в густом хвойном лесу. Дивизия стояла во втором эшелоне армии. Она получила большое пополнение и укомплектовывалась.

Но в 756-й полк я не попал. Доказывал, что имею полное право вернуться в свою часть, однако начальник штаба дивизии был непреклонен.

Направляюсь в 469-й стрелковый полк заместителем командира второго стрелкового батальона к прославленному майору Ивану Васильевичу Колтунову. Комбат встретил меня без особых восторгов, осмотрел с ног до головы и сказал что-то невнятное, вроде: «м-д-а-а».

Конец апреля и начало мая прошли в работе — строили второй эшелон обороны. Перекидали десятки тысяч кубометров земли. Отрыли до восьмидесяти километров траншей и ходов сообщения. Строили дзоты и блиндажи…

Бойцы стали настоящими строителями, а офицеры — прорабами. Командиры рот до поздней ночи составляли расчеты на потребное количество строительных материалов, шанцевого инструмента, делали чертежи блиндажей и дзотов, а утром, до начала работы, собирались у комбата.

Иван Васильевич молча, внимательно, как начальник строительного треста, рассматривал чертежи, схемы и заявки. Некоторые утверждал сразу и вручал ротному со словами: «Хорошо, иди работай». На других делал поправки, тыкал карандашом в бумагу и говорил ротному: «Ну что это у тебя? Ну на что это похоже? Иди переделай и через тридцать минут покажешь».

Майор Колтунов обладал исключительной выдержкой и терпением. Он не кричал на своих подчиненных, не стучал кулаком по столу, а спокойно, по-деловому добивался, чтобы командиры всех степеней, как выражался он сам, «шевелили мозгой».

В первые дни моего пребывания в батальоне мы присматривались друг к другу и как-то незаметно сдружились. В свободные минуты комбат часто говорил:

— Вот закончится война, уеду куда-нибудь в лес и займусь пчелами. Там тихо, а какой воздух!..

Забегая наперед, скажу, что после войны комбат еще долго служил в армии. В 1950 году в звании полковника ушел в запас и, действительно, занялся пчеловодством. Окончил сельскохозяйственный институт, поступил в аспирантуру, стал кандидатом наук.

Сколько у этого человека было силы воли, сколько трудолюбия! Он не умел сидеть без дела, вечно что-то планировал, ходил, проверял, требовал и учил.

* * *

Вечером 12 мая все командование батальона вызвали в штаб полка. Полковник Николай Николаевич Больший был озабочен. Поздоровался за руку с Колтуновым, с начальником штаба капитаном Иваном Васильевичем Кузнецовым, замкомбата по политической части капитаном Николаем Ганченко. Потом подошел ко мне, сжал руку и как-то с оттяжкой тряхнул вниз. Я чуть было не присел от нестерпимой боли, но удержался. Полковник посмотрел сначала на меня, затем обратился к майору Колтунову.

— Ну как твой заместитель, не жидковат?

У меня от этого вопроса выступил пот на лбу, хотел ответить, что «жидковатость» проверяют в бою, а не таким образом, но промолчал.

Вскоре к штабу полка подошел «газик». Из машины вышел начальник политотдела дивизии полковник Николай Ефимович Воронин, которого мы часто видели и на передовой, и на привале среди солдат. Он пользовался огромным авторитетом и уважением. С улыбкой подошел ко мне, справился, не беспокоит ли последнее ранение, как приживаюсь на новой должности. Неприятный вопрос командира полка улетучился сам по себе, и я почувствовал, что нахожусь в своей семье.

С Ворониным приехал незнакомый полковник, и он заговорил первым:

— Значит, этот батальон, Болынин, у тебя будет проводить показное учение?

— Так точно, товарищ командир дивизии.

Так вот он какой, наш новый командир 150-й дивизии.