Ещё долго я ворчала себе под нос о том, как не прав Владик, предпочтя мне другую, и какие мы с Таней прекрасные барышни. Всё почему? Потому что душа у нас русская.
Потом слова и мысли стали путаться, затем перешли в горемычное бормотание. Вскоре я смогла заснуть.
Глава 2. Счастье что солнышко, улыбнётся и скроется
Я другому отдана
И буду век ему верна,
Как верна была Муму
Своему Герасиму.
На следующее утро я проснулась рано и сразу вспомнила, что вчера дала себе слово больше не страдать по Владу. По радио звучала какая-то патетическая музыка. Трехпрограммный радиоприёмник был привинчен на стене и жил собственной жизнью, работая почти круглосуточно, вернее, он звучал в соответствии с расписанием радиопередач. Его никогда не выключали, а лишь иногда, по настроению, делали то громче, то тише.
В шесть часов утра торжественно звучал гимн Советского Союза. Его слушал только папа. В это время он пил крепкий чай, курил свою первую сигарету и поглядывал в окно. Чтобы дым не распространялся по квартире, он плотно закрывал кухонную дверь и в любую погоду открывал фрамугу. По вечерам кухня принадлежала маме. Она допоздна суетилась на ней и чаще всего вечернее исполнение гимна доставалось ей. На протяжении долгих лет она слушала его без внимания, но всегда до конца.
Гимн был сигналом ко сну. После гимна радио хрюкало, скрипело и замолкало до утра. Почему-то в нашей семье было заведено, что после двенадцати все должны лежать в кровати. Мы с папой четко выполняли правило, мама частенько запаздывала. Ей всегда не хватало немного времени, чтобы закончить все дела до отбоя.
Умывшись, я бодро прошла на кухню, где, вальяжно рассевшись на стуле и положив голову на центр стола, сидел огромный рыжий кот Бонифаций, названный в честь льва из мультика «Каникулы Бонифация». Кот внимательно наблюдал, как мама, пристроившись на уголке стола, ела геркулесовую кашу. Миска Бонифация была давно вылизана и валялась у окна. Наш кот имел привычку после еды переворачивать миску, как бы демонстрируя, что он свою трапезу закончил.
Стоя, я намазала хлеб маслом, положила сверху сыр, откусила и, жуя, стала варить кофе. В радиоприемнике что-то затрещало, потом щелкнуло, музыка прервалась. После паузы строгий голос начал рассказывать о чём-то неприятном, что не имело отношения к прекрасному утру, которое тёплым осенним солнышком просилось в дом.
Я невнимательно слушала радио, стараясь думать о том, как бы не думать о Владе. Но мысли путались, метались и невольно возвращались к злополучному письму. Позвоню ему и спрошу: «Почему не сказал в лицо, а прислал письмо?» Что, собственно, спрашивать? Так было удобней. Написал пару строк и отвалил к другой. Ну и пусть уматывает от меня куда подальше! Я его ненавижу! Ненавижу!
Голос по радио, четко выговаривая имена, сообщил, что некий Нур Мохаммад Тараки был арестован, а затем убит по приказу отстранившего его от власти Амина Хафизуллы. Когда диктор приступил к освещению подробностей случившегося, мама чуть приглушила звук и, глядя прямо на меня, подрагивающим голосом спросила:
– Скажи, пожалуйста, почему же до сих пор ты не купила фату?
– Мам, ты не знаешь, кто такой этот Тараки?
– Какое мне до него дело. Я хочу…
– А кто такой Хафизулла Амин?
– Откуда ж мне знать?
– Что, у тебя и предположений никаких нет?
– Почему? Думаю, это правители какой-нибудь азиатской страны. Ну, бог с ними! Ты ответь мне, почему…
– Не какой-нибудь, а, как мне кажется, из Афганистана, расположенного в Центральной Азии.
– Пусть они хоть в Африке располагаются, мне-то что?! Я тебя дело спрашиваю, а ты мне голову морочишь каким-то Афганистаном… Ну, что молчишь?
– Мам, только не нервничай, фата мне не понадобится, – стараясь выглядеть как можно безразличней, ответила я.
– Почему?
– Я раздумала выходить замуж.
– Как?
– Так.
– Поясни.
– Раздумала, и всё.
– Да почему же?
– Потому.
– Спасибо, объяснила подробно. Вообще-то я предполагала… Чувствовала, у тебя какая-то заминка, – обиженно ответила она. И вдруг порывисто встала, обняла меня и прибавила: – Честно говоря, он мне никогда не нравился, есть в нём что-то ненадежное. Одного мне не понять, ведь ты его так любила и вдруг…
– Теперь, мамочка, я другому отдана и буду век ему верна, как была верна Муму своему Герасиму, – ответила я, пытаясь смеяться.
– Погоди, вы встречаетесь или расстались навсегда?
– Расстались.
– То-то я гляжу, он не звонит, а ты ходишь как в воду опущенная. Варюш, ты правильно поступила, что ушла от него. Что бы там ни было, что случилось – уже случилось, надо жить дальше, – подытожила мама и, сдерживая плаксивую гримасу, вышла из кухни, оставив кашу недоеденной.