Путь к счастью. Верить, чтобы жить

То или не то, но даже если поначалу приходится делать насилие над собой, вскоре начинаешь ощущать ту самую потребность. Всё это только при одном условии – если убедишься, что твоё служение помогает хорошим людям, а не велеречивым болтунам, которые только на словах пекутся о всеобщем благе. Поэтому разумнее ограничиться заботой о своей семье, друзьях и других достойных людях – делая счастливыми их, можешь рассчитывать на то, что и они помогут тебе стать счастливым. А вот служение «всеобщему благу» даст желанный результат лишь в отдалённом будущем, да и тут никто не даст гарантии.

Астров из пьесы Чехова «Дядя Ваня» всё ещё надеется, что сможет осчастливить человечество:

«Если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я. Когда я сажаю берёзку и потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется гордостью».

Проблема в том, что берёзку может сломать какой-то хулиган или она погибнет от пожара, и потому образ, созданный воображением Астрова, не вполне надёжен. Другое дело – помощь больным людям, которую он оказывает ежедневно, этим и впрямь следует гордиться.

Лев Толстой, казалось бы, доводит принцип служения людям до абсурда, утверждая, что жить надо для других. В повести «Казаки» эту мысль озвучивает Дмитрий Оленин:

«Счастие – вот что, – сказал он себе, – счастие в том, чтобы жить для других. И это ясно. В человека вложена потребность счастия; стало быть, она законна. Удовлетворяя её эгоистически, то есть отыскивая для себя богатства, славы, удобств жизни, любви, может случиться, что обстоятельства так сложатся, что невозможно будет удовлетворить этим желаниям. Следовательно, эти желания незаконны, а не потребность счастия незаконна. Какие же желания всегда могут быть удовлетворены, несмотря на внешние условия? Какие? Любовь, самоотвержение!»

Этот внутренний монолог столь путанный, что не вижу смысла его анализировать – юному офицеру простительны не вполне логически обоснованные выводы. Но эту же мысль Толстой через несколько лет вкладывает в уста Пьера Безухова из романа «Война и мир»:

«Я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни».

Безухову возражает князь Андрей Болконский:

«А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? Та же любовь к другим, желание сделать для них что-нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя».

Болконского можно понять – он разочарован тем, что жизнь для других не принесла счастья ни семье, ни Отечеству. Жена умерла во время родов, в чём князь Андрей винит себя, поскольку не уделял должного внимания семье, ну а его участие в войне против Наполеона Бонапарта закончилось поражением российской армии. Тут уж Болконский винит не самого себя, а тех, руководил русско-австрийскими войсками в сражении под Аустерлицем – там победу одержал Наполеон, князь Андрей получил ранение и оказался во французском плену.

Однако в последней части своего романа Толстой, по сути, признаёт, что не правы оба: и Безухов, и Болконский:

«И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что-нибудь для других, для добродетели, – всё, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. "Хозяин был… Наперёд мужицкое, а потом своё. Ну и потачки не давал. Одно слово – хозяин!"»

Иными словами, Николай Ростов, понимая, что он нужен и семье, и людям, которые от него зависят, делал то, что необходимо в сложившихся условиях, и не забивал себе голову «теоретическими соображениями». Возможно, Толстой на какое-то время усомнился в том принципе, который он проповедовал до самой смерти, потому так и написал, либо попросту не ведал, что творит.

А вот Тургенев словно бы в пику Толстому, с которым долго враждовал, в романе «Накануне» высказывает мысль столь же крамольную, сколь и вполне соответствующую реалиям нашей жизни:

«Елена не знала, что счастие каждого человека основано на несчастии другого, что даже его выгода и удобство требуют, как статуя – пьедестала, невыгоды и неудобства других».

Во многом Тургенев прав – примеры, подтверждающие его правоту, в огромном количестве мы видели в лихие 90-е, да и теперь невозможно отрицать торжество такого принципа в либеральной экономике. Даже торговец на рынке счастлив, если удалось продать залежалый товар невнимательному покупателю, да ещё и по завышенной цене. Но если отвлечься от волчьих законов экономики и карьерного роста, нам остаётся масса возможностей для обретения счастья – общение с семьёй, творчество, любовь… Если же и тут преследуют несчастья, придётся обратить более пристальное внимание на принцип «жизнь для других», но слегка его подправить.