Путь к социализму: пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки»

Правые выступили в первую очередь против чрезвычайных мер при хлебозаготовках, настаивая на том, что нельзя разрушать рыночную форму связи между городом и деревней, поскольку колхозы и совхозы еще слабы, чтобы обеспечить город хлебом в плановом порядке. Бухарин утверждал в январе 1929 года: «Совхозы и колхозы дадут нужное количество хлеба через пять-десять лет, а нам нужно выкручиваться теперь же»393. Бухарин считал, что происходит своего рода увековечивание чрезвычайных мер, а это «есть явная переоценка возможности воздействовать на основные массы крестьянства без рыночных отношений»394. В результате, по его мнению, мы без должного расчета, без широкого обсуждения и обдумывания последствий переходим от нэпа «в некоторую дальнейшую фазу развития наших экономических отношений»395. Заняв на апрельском (1929 г.) объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) эту позицию, П. И. Бухарин пытался отстаивать ее и в дальнейшем.

В этой позиции причудливо переплетается как страх перед последствиями политики хозяйственной блокады кулачества, так и трезвое предупреждение против ломки рыночного механизма связи промышленности с сельским хозяйством, ведущей к замене этого механизма чем-то подозрительно схожим с голым административным произволом. Прав оказался Бухарин и в своем прогнозе — колхозы и совхозы действительно восстановили «доколлективизационный» уровень производства хлеба лишь через 7-8 лет. Правда, изымать из деревни удавалось больше, чем до коллективизации — ценой понижения жизненного уровня крестьян. Но несомненно ошибался Николай Иванович в том, что «форма рыночной связи долгие годы будет решающей формой экономической связи»396 города и деревни. Переход на рельсы колхозно-совхозного производства был бы, по меньшей мере, наполовину обесценен, если бы крестьянскую торговлю хлебом мы просто заменили колхозной торговлей. Контрактация колхозных посевов давала возможность создать планово-регулируемый хлебный рынок, совершенно необходимый для снабжения бурно растущей индустрии. Но эта возможность не была реализована. Поэтому следует учитывать, что Бухарин цепляется за рынок не только из неверия в возможности планомерной организации и обобществления крестьянского хозяйства, но и рассматривая рынок как преграду произвольному манипулированию плановыми объемами заготовок и хлебными ценами.

На апрельском пленуме 1929 г. правые выступили также против новых форм смычки пролетариата и крестьянства, т. е. против производственной смычки, выражавшейся, прежде всего, в обработке средствами МТС крестьянских полей. Томский говорил на апрельском пленуме: «Какая это новая форма смычки?.. Вы начинаете грозить нам „новыми“ вами открытыми, формами смычки… ничего и здесь нового нет, а есть чрезвычайные меры и заборная книжка»397. Грубый просчет Томского заключался в том, что он отказался даже от постановки вопроса о правильном экономическом регулировании новых основ производственной смычки пролетариата и крестьянства, утопив эту важнейшую проблему в своем — вполне справедливом — недовольстве такой системой экономических связей города и деревни, которая на одном конце основана на административном нажиме в хлебозаготовках, а на другом — на карточной системе распределения.

Видеть в позиции правых одно лишь паникерство перед неизбежными трудностями социалистического строительства — значит не замечать на другой стороне преувеличенных упований на преодоление этих трудностей едва ли не на одном только революционном энтузиазме. Когда А. И. Рыков говорил на апрельском пленуме 1929 года: «Я думаю, что те, кто пытается приклеить нам ярлыки правых думают проскочить как-нибудь к концу пятилетки и достичь тех результатов, которые в пятилетке значатся, на основе тех кризисных явлений, которые мы имеем уже два года. Я считаю это невозможным»398, — то во многом он был недалек от истины, хотя указанные им трудности не могли быть преодолены и путем перехода на позиции лавирования, выжидания и максимального смягчения острых углов.