Путь к социализму: пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки»

Подавая в 1929 году ноябрьскому пленуму ЦК заявление с частичным признанием своих ошибок, Н. И. Бухарин, А. И. Рыков и Томский писали: «Мы полагаем, что при намечавшихся нами на апрельском пленуме методах проведения генеральной линии партии мы могли бы достичь желательных результатов менее болезненным путем»399. Думается, что это нельзя расценить иначе, как самообман. Опора только на имевшиеся рычаги регулирования рынка не дала бы существенного сдвига в результатах хлебозаготовок, равно как и в стимулировании крестьянского производства хлеба. Неизбежной была перспектива приведения в действие факторов социалистического переустройства деревни. Ошибка правых состояла не в том, что они протестовали против чрезмерного увлечения административным нажимом и репрессиями, — в этом отношении они заняли как раз верную позицию, — а в том, что они не предлагали реальной альтернативы этому административному нажиму, не видели социальных и экономических рычагов ускорения коллективизации, ограничиваясь, по существу, призывами действовать помедленней и поосторожней.

Однако эта ошибка, судя по всему, уже начала осознаваться правыми, и в «заявлении трех» ноябрьскому пленуму уже содержится характерная постановка проблемы: массовое колхозное движение и широкое распространение контрактации «ставят, при снятии системы чрезвычайных мер, вопрос о рыночных отношениях по-новому»400. Но большинство ЦК не стало обсуждать эту новую постановку вопроса о рыночных отношениях, зафиксировав лишь частичное отступление правых с прежних позиций. Прислушаться же стоило бы, тем более, что Бухарин, Рыков и Томский были не одиноки. Директор института К. Маркса и Ф. Энгельса Д. Рязанов говорил на XVI партконференции: «Я думаю, что можно, не прибегая иногда без всякой нужды к чрезвычайным мерам, взимать несравненно большую „дань“, чем мы это теперь делаем»401. Что же касается системы чрезвычайных мер, то В. М. Молотов, уже не опасаясь, что его схватят за руку, объявил систему чрезвычайных мер «несуществующей»402.

Конечно, высказывания подобного рода вполне могли дать повод Н. И. Бухарину еще на апрельском пленуме 1929 года назвать позицию большинства ЦК троцкистской. О том, что этот перехлест имел все же некоторые поводы, говорят следующие факты. При подготовке материалов XVI конференции ВКП(б) Н. И. Бухарин предложил включить в тезисы о пятилетием плане пункт о борьбе с троцкизмом. Эта поправка была отклонена Политбюро, как преследующая цель отвлечь внимание партии от борьбы с правым уклоном403. Дело, видимо, было в том, что реальная политика партийного большинства слишком уж сильно напоминала ту карикатуру на троцкизм, которую рисовали в своих выступлениях его гонители. А между тем именно установки на форсирование коллективизации, выдвинутые партийным большинством и в центре, и на местах уже осенью 1929 года, привели к массовым перегибам зимой 1930 года, нанесших сельскому хозяйству огромный урон. Однако именно на правый уклон возлагалась ответственность за все провалы в партийной работе. Будь то разложение руководителей Смоленской, Астраханской, Бакинской партийных организаций, будь то растраты, пьянство, бюрократизм, волокита, «задвижение» выдвиженцев из числа рабочих — вое это скопом причислялось к проявлениям правого уклона на практике404.

В то же время официальные партийные документы — в том числе и постановление «Об искривлениях партлинии в колхозном движении» от 14 марта 1930 года — тщательно обходили вопрос о политической квалификации перегибов, признавая возможное влияние троцкистов лишь в отдельных случаях — вероятно, из той же боязни обнаружить сходство своей политики с собственными же прежними нападками на троцкизм. А когда Н. И. Бухарин написал в одной из своих статей, что мы въехали в массовую коллективизацию через ворота хлебозаготовок405 — т. е. в полном соответствии с фактами указал на затруднения в хлебозаготовках как на непосредственную побудительную причину форсирования коллективизации — на одну только эту фразу был обрушен поток критики. Партию отучали смотреть в лицо фактам и давать им правильную политическую оценку.

Критика все настоятельнее сводилась к «отдельным недостаткам», а критическая оценка тех или иных аспектов политической линии в целом встречала немедленный отпор как антипартийная оппортунистическая вылазка. В этих условиях возрастало влияние тех, кто готов был с пеной у рта отстаивать любую линию, любую позицию, — лишь бы они предписывались «сверху». Подметив постепенно укрепление в партийном и государственном аппарате людей именно такого сорта, всячески подчеркивающих не только верность линии, но и личную преданность тем, кто ее выдвинул, рвавшихся защитить и возвеличить любое слово вождей, забил еще в 1928 году тревогу Владимир Маяковский: