Позиция Hausherr’а (радикальная) определяется п. А.1. При ответе на вопрос А.3 текст Добротолюбия 4.1 признается интерполированным (Hausherr 1930, p.181 = 1966, p.6). Симеону принадлежит только часть 2 = 3.2 (но здесь отсутствуют необходимые палеографические уточнения), а Никифору — 3.3 и 4.2. Уязвимые места позиции ученого: а) еще не отыскалось ни одной рукописи 3.3, которая была бы надписана именем кого–либо другого, кроме Симеона; б) нет ни одной рукописи, в которой части 3.3 и 4.2 были соединены вместе и надписаны именем Никифора; в) соединение в ряде рукописей эпиграммы 3.1 (не принята во внимание Hausherr’ом) с трактатом 3.3 (без 3.2) с указанием авторства Симеона.
Позиция А.Риго (умеренная) определяется Б.2. Такого же мнения придерживается и А.И. Сидоров (с правильными и необходимыми оговорками о возможных открытиях при изучении новых рукописей).
{С. 165} Позиция В.М. Лурье (консервативная) определяется Б.1.
Полемику В.М. Лурье с А.Риго см. в указанных в Предисловии работах. Однако удивительно, что ни тот, ни другой ученый, похоже, не задался другим вопросом (Б.3), по–видимому, считая его исчерпанным ввиду ответа Hausherr’а на вопрос А.3. Предпочтение чтению в Добротолюбии (по–видимому, в т.ч. и 4.1), напротив, отдает (с.205 статьи в «Символе») А.И. Сидоров (и напоминание о чрезвычайно существенном вопросе Б.3, отодвинутом на второй план у Риго и Лурье, является несомненной заслугой патролога).
Отстраняясь от решения проблемы авторства трактата на основе стиля и языка (любые доводы по сравнению стиля трактата с манерой писать Симеона можно опровергнуть апелляцией к особым задачам трактата; стилистический анализ станет возможным только после составления специальных словарей–конкордансов Симеона, Никифора и лексики трактата), остановимся подробнее на второй проблеме — первоначальном виде трактата.
Еще Hausherr отметил как палеографический курьез одну странную особенность Vat. 735 — рукописи, которая вклинивает в рассуждения о втором способе молитвы конец трактата, затем сразу переходит к третьему способу (опуская остальную часть рассуждений о второй молитве), но повторяет при этом
По нашему мнению, ученый не придал должного внимания этому поистине странному феномену и напрасно не постарался объяснить его. Между тем, во время работы над переводом у нас возникли если и не точно такие же, как у писца Vat. 735, искушения поменять местами части трактата, то, во всяком случае, серьезные недоумения.
В «вопросо–ответной» части проводится довольно неожиданное сопоставление четырех ступеней Иоанна Лествичника и трех способов молитвы. Автор доходит до того, что третьей степени «совершенного мужа» (кажется, именно к мужу, а не к юноше, занятому псалмопением, относится мысленная брань, хотя грань здесь между второй и третьей ступенями расплывчатая) он приписывает молитву второго образа, раскритикованную ранее, причем оказывается, что «совершенный муж» предается второму способу молитвы чуть ли не постоянно (kaˆ p£lin tÍ deutšrv prosocÍ kaˆ proseucÍ æj t¦ poll¦ prosedreÚei)! Между тем, хотя второй способ молитвы и лучше первого, он все–таки является «ночью» (пусть и «полнолунной») и «мраком ума», а практикующий вторую молитву лишается {С. 166} мзды, окрадывается тщеславием и порицает других. Гораздо резоннее было бы связать все четыре степени Лествичника
В итоге можно составить такую схему соответствия трех способов молитвы четырем ступеням духовного восхождения и трем этапам построения духовного дома: