Путь к свободе

— Прошу завтракать, все готово.

— Пошли! — буркнул Мултых, звеня шпорами.

— Да, пойдемте, — подхватил граф, видимо очень довольный этим предложением. И, оборачиваясь к художнику, спросил: — Может, Олег Васильевич, и вы желаете с нами?

Олег отвернулся.

— Напрасно, очень напрасно! — повторил граф с подчеркнутым сожалением. — У нас сегодня крымские кушанья. — И он вышел, щелкнув ключом в двери.

3

Офицеры возвратились к Олегу оживленные и веселые.

— Да, — сказал спокойно Мултых, садясь за стол в кресло и поглядывая на Олега. — Отвечайте на наш вопрос: что заставило вас кричать за большевиков?

Граф подошел к художнику:

— Вы, Олег Васильевич, идите к столу, садитесь… просто, свободно будем говорить. Мы хотим вам только добра… Нет, вы погодите, не отмахивайтесь. Я ведь наблюдал за вами, я видел, что вы растерялись, испугались, что перед вами сам начальник карательной экспедиции ротмистр Мултых и я, его помощник, граф Тернов. Да, конечно, мы страшны для врагов русского государства. Мы страшны для большевиков и всех изменников родины. Но почему вы испугались?

Крылов молча подошел к столу и сел против Мултыха.

— Господин ротмистр! Я хочу знать: за что я арестован?

— Об этом потом. А вот вы скажите: как случилось, что вы променяли родителей, сестру, брата на большевиков?

— Я ни к каким партиям не принадлежу! — возразил Олег. — Там избивали учителя. Эту картину произвола наблюдали тысячи людей. Иностранцы щелкали своими аппаратами. Они смеялись над нами…

— Произвола? — перебил Мултых. — Тернов, ты слышишь, как он художественно выражается?!

— Да, произвола, — повторил Олег. — Это неслыханное безумие… сжигать книги, портреты великих людей! И вы за это справедливое возмущение относите меня к коммунистам. Я только художник.

— Ваше возмущение было прямой защитой коммунизма, — резко бросил ему Мултых.

— Я не виноват, что мое возмущение справедливо.

— Так вы голосуете за коммунистическую справедливость? Так, что ли?

— Я там, где идея жизни, а не смерти! — твердо произнес Олег.

— За такие речи и вас надо было бросить в костер! — буркнул граф, сердито махнув своей маленькой белой рукой.

Мултых вскочил.

— Браво! — вдруг весело воскликнул он. — Люблю откровенность и обожаю смелость! Ха-ха!

Граф поднял свои худощавые плечи и, улыбаясь порозовевшим лицом, очевидно не столько от горячего разговора, сколько от недавно выпитого вина, воскликнул:

— Смел! Ох, как смелы вы, Олег Васильевич!

Мултых, выходя из-за стола, заговорил:

— По-вашему, наша белая идея — идея смерти… Допустим… А вот идея диктатуры пролетариата? — Мултых вдруг весь затрясся. — Выдумать же… а? Ну, скажите: какая жизнь и состоятельность в этой мужицкой идее? Что она собирается продиктовать России? Черт знает что! Диктатура пролетариата!..

Олег молчал.

— Ну, так что ж, говорите. Я люблю слушать о политике! — проговорил Мултых внезапно упавшим голосом.

Он действительно хотел слушать о политике и желал, чтобы ему попался собеседник, который мог бы многое сказать. Его иногда посещала болезнь отчаяния, чем болели многие белые офицеры.

Граф закурил папиросу и, разыскивая на столе пепельницу, спросил:

— А все же, Олег Васильевич, кто, по-вашему, победит?

— Народ!

— Молчать! — вдруг дико заорал Мултых. Лицо его сделалось страшным. — За такие взгляды… я головы рублю! Я — Мултых! А ты — желторотый дурак!.. Молчать! — Мултых выскочил из кабинета.

Граф прошелся по комнате, сдерживая гнев.

— Вы, кажется, действительно болван, а не одаренный художник! Вы способны только опозорить своего ученого отца! Брата, патриота России! Менять таких родных на мужичью диктатуру… Вы цепляетесь за революцию, как злая собака за хвост лошади… Поймите это! Мы тоже знаем, что такое революция. — Он сердито бросил недокуренную папиросу и возбуждённо продолжал: — Будем откровенны. У большевиков есть своя наука, программа, своя большевистская идеология. Наконец, у них есть даже прошлое. Они боролись с царизмом. Были в подполье. У них кое-что есть… Ну, а у вас, у вас что есть? Вы, потомственный интеллигент, с чем вы к ним лезете? Ваш брат — офицер, он знает, что ему надо… Но вы?.. Вы круглый дурак!

— Не оскорбляйте меня! — сказал Олег.

— Дурак… еще раз говорю вам.

— Ну, а вы… невежда!

Тернов подскочил к Олегу, ударил наотмашь браунингом в лицо.

— Это все, что осталось у вас от вашей культуры… и графского звания! — гневно закричал Олег.

В кабинет вскочил разъяренный Мултых с тремя казаками.

— Взять!

Вперед вышел огромный, уже в летах казак в черной кубанке. Он вскинул руку и, моргая маленькими, заплывшими жиром глазками, пробасил:

— Слушаю, господин ротмистр!

— Двадцать пять крепких плетей для внушения господину художнику! — приказал Мултых. — Будешь бить сам!

— Слушаюсь, — козырнул казак и шагнул к побледневшему юноше,

— Будьте добры, прибавьте еще двадцать пять и моих, — сказал граф.

— Слушаюсь! Это мы могём. Для пользительности ума всыплем с аккуратностью…

Губы Олега посинели и задрожали.