Путь к свободе

— Ну, здорóво, гуси! Что, не улетели? — сказал Дидов, разглядывая пленников. — Хорошо, будете гостями у Дидова. Прошу, я сейчас свободный, могу принимать золотопогонников!

Злые и любопытные взгляды офицеров скользнули по Дидову.

— Не имеешь права задерживать мирно едущих по дороге людей, — зло бросил плотный, холеный офицер.

— Я тебе покажу наши права! — пригрозил Дидов, шагнув к нему. — Ишь, права у нас ищет! — Он выругался. — А вы людей вытягиваете из хат и расстреливаете ни за что ни про что — так это вы по праву делаете? Я вам покажу права!

Дидов сердито отвернулся.

— Давайте их под землю, в штаб! — скомандовал он партизанам.

Глазунов, высокий, поджарый, с черной бородой, обрамляющей бледное худое лицо, мрачно молчал. Серые большие глаза его молили о пощаде.

— Вас тоже мы возьмем в подземелье, — сказал ему Дидов. — Вы штатский человек, но вы нам будете нужны. Бояться вам нас нечего, мирных людей мы не трогаем.

До самого вечера на высоком кургане хребта развевалось красное знамя. А на протяжении двух километров шумели, пели и передвигались из стороны в сторону люди…

Демонстрация принесла свои плоды. Рабочие и крестьяне потянулись к каменоломням. Отряд на следующую ночь увеличился до ста сорока человек.

Офицеров через день расстреляли. Глазунова, как представителя интеллигенции, с которой надо было налаживать дружеские отношения, решили отпустить на свободу.

С Глазуновым обращались очень вежливо, ему сделали из соломы постель, хорошо кормили и всячески старались дать понять, что в скалах собрались не бандиты, как кричали об этом белогвардейцы и их печать, а сознательные революционеры, рабочие и крестьяне, жертвующие своей жизнью в борьбе с гнетом и произволом, ради свободной жизни.

А для того, чтобы создать впечатление у Глазунова, что отряд состоит из нескольких сотен человек, вокруг камеры, в которой сидел Глазунов, собрались все партизаны. Взяли у каменорезов и крестьян лошадей, повозки, колеса от плугов. Первые должны были изображать кавалерию, вторые — обозные повозки, третьи — пулеметы.

Когда все было готово, к Дидову, находившемуся с Байдыковым в камере Глазунова, явился матрос Митька Коськов и, вытянувшись по-военному, спросил:

— Товарищ командир, сегодня опускаться отряду на ночевки в эти же туннели или увести глубже, как мы думали с утра?

— Давайте в этих еще расположимся, — сказал тот.

— Слушаюсь, — отчеканил Коськов и хотел было уйти, но Дидов остановил его и дал распоряжение, чтобы он поставил первую роту здесь, около штаба, вторую, третью и четвертую направил в туннель белых грунтов, кавалерию увел вглубь, на новое место.

Коськов вышел и где-то недалеко стал громко отдавать команду как бы ожидающим здесь его командирам и повторил то, что приказал Дидов.

Вскоре с большим шумом и топотом партизаны несколько раз прошли мимо камеры Глазунова…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Месяца два тому назад карательная экспедиция Мултыха отправилась для наведения «должного порядка» по полуострову. Нужно было ликвидировать недовольство крестьян в деревнях и селах, которое проявлялось против объявленной белыми мобилизации, и приостановить уход крестьян в каменоломни.

В городе настало затишье. Рабочие под усиленной стражей ремонтировали военные суда, привезенные с фронта бронепоезда, броневые машины, где-то разбитые снарядами Красной Армии. Мелкие заводы ремонтировали пушки, пулеметы и винтовки.

В каменоломнях Аджимушкая тоже наступила тишина.

Ставка белых теперь еще усиленнее наводила свой «порядок» в Крыму. Крым решено было сделать самым надежным оплотом белых. Теперь сюда спешили некогда бежавшие от революции видные дворяне, князья, графы. Они везли с собой деньги, золото, драгоценности.

Ливадийский дворец наполнялся бывшими царскими придворными, знатью старой России. Сюда же поспешил великий князь Николай Николаевич, которому многие стоящие у власти военные предлагали взять на себя верховное командование белыми вооруженными силами. И теперь, когда на землю Крыма высадились интервенты и начали душить революцию, дела белых стали поправляться. Кое-кто усиленно готовил великого князя на престол России. И многие носились с ним, как с настоящим царем, вешали его портреты в золоченых рамах…

Мултых, оставшийся в городе, поспешно заканчивал свои дела. Кромсал, как любили говорить каратели, арестованных — расстреливал в подвалах, вешал в крепостях, некоторых передавал в городскую контрразведку, в руки своего друга Цыценко. Кто приносил ему большой денежный выкуп, он выпускал на поруки.

Художник Крылов был заточен в купеческий особняк, находящийся на Строгановской улице, где помещалась контрразведка. Хотя юноша все время сидел в застенках особняка, которые наводили ледяной страх на всех проходящих мимо, он все же числился за карательной экспедицией ротмистра Мултыха.

Городская интеллигенция, поднятая на ноги стариком художником Федоровым и родными Крылова, подала письменную просьбу Мултыху об освобождении юноши из-под ареста. Крылов сидел без допроса и допуска на свидания родных. По настоянию Месаксуди с Мултыхом говорил сам генерал Гагарин.