Путь к свободе

Заколебался тяжелый, спертый воздух, заметались огненные языки коптилок, наполняя туннель бурыми облаками копоти, опускавшимися в глубокий тупик.

В мутном свете коптилок было видно, как в тупике взлетали над партизанскими папахами кулаки и ружья. Многоголосый галдеж с каждой минутой усиливался.

— Собачкин! — громко выкликал Дидов, возвышаясь над толпой. — Собачкин, получай детишкам на харчишко!

Собачкин, маленького роста, с плутовскими глазами молодой парень, жадно выхватил из рук командира деньги и сразу же скрылся в толпе.

— Почему ему сто, а мне семьдесят? Разве я харей хуже вышел?

— Долой панибратство!

Дидов невозмутимо выкликал одного за другим.

— Дурнагай, ты хорошо воевал, подходи! Держи пригоршни…

— Стой, стой! — вскочив на камень и покрывая высоким голосом шум, резко крикнул коммунист Мышкин. Прекрати, Дидов, эту бесстыдную дележку! Мы не позволим безобразий!

Все замолкли.

— Кто это «мы»? — спросил на все подземелье Дидов и угрожающе взглянул па Мышкина. — Кто это вы такие?

— Мы — сознательные красные партизаны!

— А я разве кадетами командую?

— Ты ведешь отряд к самонаживе! К бандитизму!

— З-замолчать! — крикнул, рассвирепев, Дидов. — Подрывать свою славу никому не позволю! Я здесь командую! А если тебе моя команда не по носу, катись из отряда! А шухера против себя и команды моей не потерплю! Родного батьку в расход пустить не пожалею! Чуешь? — напирал Дидов на Мышкина, старавшегося быть спокойным. — Чуешь? Не потерплю!.. Вон они как лупили беляков! Награда полагается им, а где взять ее? Деньгами награжу. Я хозяин тут!

— Довольно орать! — угрожающе сказал, толкнув в грудь Дидова, его брат Григорий.

Все это произошло так неожиданно, что весь отряд, оторопев, замер.

Григорий был самым высоким и сильным в отряде. Он почти никогда не выступал на собраниях, был скуп на слова, но бесстрашен и суров, как многие из его друзей — рабочих, познавших все тяготы жизни. Он одним из первых пошел за коммунистами и верил им до конца. Сам Степан Дидов ценил его как умного и серьезного человека, любил его и побаивался, и толчок в грудь был сейчас довольно чувствительным для Дидова.

— Охолонь, браток, — отстраняя своей огромной рукой брата от Мышкина, уже спокойно, но по-прежнему сурово говорил Григорий, — охолонь! Не в общих интересах дележ этот. Понять нужно. Вред несешь отряду. А если понять не умеешь и будешь честных, правильных борцов за советскую власть «расходом» пугать, придется, дорогой браток, раньше сроку расстаться нам… Собственной рукой убью!

— Меня убьешь? За доброе дело?!

Дидов попятился, остановился на краю груды камней, служивших трибуной, и, заложив руки назад, мрачно, исподлобья, поглядывал на умолкнувшую толпу.

— Вы слышите? Что же вы молчите?

В эту минуту из-за угла полыхнул большой факел. Он осветил плечистого, здорового матроса и высокого человека в штатском пальто.

— Кто это?

Лица всех партизан повернулись в сторону идущих.

— Э, кажется, господарика ведут…

— Може, под контрибуцию сцапали?

Дидов обвел сердитыми глазами партизан и зло проговорил:

— Тише там! Чего заорали? Я вам дам контрибуцию!

Шумный, находившийся недалеко от Дидова, вдруг весело крикнул:

— Так это же Коськов! Он ведет товарища Бардина!

Побледневшее лицо Дидова досадливо нахмурилось, он знал от Шумного, кто такой Бардин.

Матрос Коськов доложил Дидову:

— Степан, этот товарищ к тебе из города.

— А, тоже командовать пришел! — пробормотал Дидов. — Давай, вали! Вот они уже комиссарствуют надо мною… Давай еще, а то мало тут гавриков…

Послышался чей-то густой голос:

— И без комиссаров обойдемся.

Бардин, словно не замечая ничего, подошел к Дидову и, спокойно здороваясь, сказал:

— Прошу прощения, Степан Иванович. Я, кажется, помешал? У вас тут собрание? Продолжайте…

— Э, тут не собрание, а хрен какой-то получается, — отмахнулся Дидов. — Меня судят, голову хотят отрубить…

И стал рассказывать Бардину о том, что произошло и чем за доброе дело грозят ему большевики.

— Не так говоришь! — с сердцем возразил ему Мышкин.

— Так! — резко отмахнулся Дидов и скрылся в толпе партизан.

Шумный подскочил к Бардину, пожал ему руку и тихо, быстро заговорил:

— Он знает вас, товарищ Бардин, я ему рассказывал о вас… Голова кругом идет, не пойму… Как бы у нас кровопролития не получилось…

— Эй, читай, кто там следующий! — снова прогремел голос Дидова где-то в толпе.

— Не будет этого! — сказал упрямо Мышкин.

— Степан, смотри! Помни, что я сказал…

— Он брата хочет убить!

— Нашего атамана!

— Пусть попробует!

— Недопустим!

Бардин забрался на каменную трибуну, и громкий голос его разнесся по тупику.

— Товарищи, зачем же убивать своих? — сказал он спокойно. — Нам всем надо белогвардейцев бить. Остроту сабель нужно на белых пробовать…

— Они меня белобандитом считают! — прорычал с обидой и злобой Степан Дидов.

— Это, конечно, неверно. Мы уважаем и ценим товарища Дидова, — спокойно и твердо говорил Бардин, обращаясь ко всем партизанам. Мы все ценим его военные способности, ценим как командира. Я думаю, это всем ясно…

— Ясно, да не всем, — уже более мирно пробурчал Дидов.