Путь к власти

И когда Ваня врал ему прямо в глаза о том, что поможет, если тот выполнил его поручения, о том, что ему ничего не грозит, он делал это, руководствуясь не тем, что «сейчас страдают люди, и я должен им помочь». Он стал таким; как разведка и с таким же точно духом: циничным и безжалостным — «здесь ходят цифры, и у каждого есть польза». То, что он помогает людям, то, что от него зависит многое в этой войне, сидело уже где-то совсем глубоко в нём. Он желал свободы для всех, но это встало на второй план. Теперь Тихомиров делал это, потому что его влекло «строить систему», «свою систему».

И сейчас ему нужен был новый агент. Первый раз повезло: попался дурачок, купившийся на страхи с Инквизицией. Второго такого не будет — поймают и казнят.

***

13:40 Перерыв у чумов.

Ваня вошёл в комнату № 113 циркуляра 18Б, помещение обслуживающего персонала. Там он назначил встречу с Дмитрием.

Тот, очевидно, давно не получал своих наркотиков, и вид его был чахлый, как у старика, больного раком. Глаза не видят, и кровь не течёт.

Видимо, в последнее время ему так и не удалось никого сдать… А кого можно сдать, если в шахте сидит префект и велит всем молчать и работать?

— Ну что, не хватает тебе твоего героина? — спросил Ваня, смотря на него, как и прежде. Это выгнанный из стаи волк, который ищет нового вожака, который будет по-новому пинать его, иногда может быть, давая возможность обглодать ненужную ему косточку.

— Чего ты хочешь? — с трудом произнёс он. Его вертело из стороны в сторону, зрачки то расширялись, то сужались… И ради того, чтобы дойти до такого состояния, он принимает эту дрянь?

— Нет, это тебе нужно… Хочешь своего порошка получить?

— Да! Да. Дай!

— А ну-ка, покажи язык.

Посиневший и весь вялый — не язык, а, скорее всего, его напоминание.

А что, если посмотреть на его продажный мозг?

Там не найти продажности, только страсть к удовольствию, только желание потерять то, чем и не обладал. Именно это и даёт любой наркотик.

— Сделаешь кое-что — получишь…

— Нет. Дай! — Дмитрий попробовал схватить его, но всё не то. Нет ни силы, ни скорости, ни вообще возможности совершать поступки — есть «отсутствие препарата».

Ваня не сильно, но точно рубил ему в челюсть: наповал и в сторону.

Как отвратительно на это смотреть… Что с ним стало. Кем мог быть этот человек? Вот он валяется на полу, не может ни на каплю себя удержать, не может ни встать, ни сесть, ни даже хоть что-то говорить, а только просить то, что сделало из него «это». Какой низкий круг, и сколько они по нему ходят?

— Какой у них глупый мир. — подумал Ваня и сказал вслух. — Ты знаешь здесь недовольных эсчекистами?

— Недовольных?

— Среди чумов.

Мысленный процесс тормозился задурманенностью мозга.

— Есть… Да… Принхр.

Не пойдёт. Он в списке заподозренных у эсчекистов, он под колпаком.

— Ещё.

— Донхр.

— Кто это?

— Один из капитанов.

— Имперских?

— Да.

— Почему не сдал его?

— Я должен знать причину его недовольства прежде чем сдавать.

— Только так?

— Да. Он чум. А я нет.

— А с чего ты решил, что он недоволен?

— Слышал. Случайно. В разговоре.

— О чём был разговор?

— Не помню…

— Где он сейчас?

— Уехал, по-моему.

— Куда?

— Не знаю.

— Вернётся — доложи. Кто обычно тебе даёт героин?

— Раньше Чанхр. Теперь другой. Я не знаю, как его зовут.

— Не знаешь, как зовут хозяина… Ладно… Как часто они меняются?

— Это первый раз.

— Почему его сменили?

— Он убит.

— Кем?

— Сказали, болгарами.

После обсуждения ещё нескольких кандидатур выяснилось, что никто, кроме второго толком не подходит. Донхр. И его придётся ждать. Или ещё придётся слушать.

— Я получу героин?

— Получишь. Но не сейчас, а когда сделаешь кое-что.

— Что?

— Не се йчас. Я скажу, когда придёт время.

Вот та «неизвестность», к которой стремился Дмитрий, и которая будет его истязать ещё больше. Может быть, он бы и хотел сейчас наброситься на Ваню, растерзать его, только из-за того, что у него нет героина. Но сил не было. Ни на что. Даже на то, чтоб закричать об этом.

— Сколько ты уже работаешь на них?

— Два года. Мне нужен героин. Я сказал, что знал… Пожалуйста.

Ваня врезал ему ещё раз в челюсть и подумал: «Со стажем уже. Свою партию-то отыграл почти. Вовремя я за него вцепился…»

Живенко

Оставив Полтаву группа Зубкова переместилась в Харьков, в этот не только древний, но весьма знаменитый город.

Если всмотреться поглубже в пять крупнейших украинских городов, то получится, что Киев — душа и мать всей земли; Днепропетровск — сила и дух Днепра, после него Днепр, впитав Орель, Кильчень и Самару, становится таким, каким его встречает Чёрное море, давным-давно называвшемся Понтом Эвксинским; Одесса — центр торговли и всеевропейских связей страны, самый живой и бурлящий жизнью город, может быть потому, что ни разу за всю историю своего существования не был разрушен, даже в Великую Войну; Донецк — основа и движение труда, совсем близко отсюда зародилось величайшее трудовое движение «стахановцев», быстро захватившее тогда весь Советский Союз; и Харьков = скопление ума и мудрости, в котором ещё во времена имперской России существовал Университет.