За полтора года назад тоже ничего не нашлось. Складывалось впечатление, что люди убегали с шахты только в том случае, если на шахте у них никого не осталось. Либо не убегали вовсе. Может быть, это и правда Раньеров. Других кандидатов не вырисовывается. И в конце концов стучать ради близких необязательно, можно ведь стучать и просто ради своего удовольствия… Люди иногда делают такие вещи, даже без явной выгоды для себя. Просто, чтобы другим было хуже, словно облегчая ситуацию для себя. Как будто при этом для них будет уготовано запасное место на всякий случай… И всё равно, доказательства вины Раньерова были пока только надуманные…
А если не сдать маки никого, то они могут и подумать, что мы кого-то покрываем. Или что не хотим искать совсем.
— Ваня. — сказал префект. — Пиши записку для маки… По нашей информации Раньеров — предатель.
Живенко
Широкие поля незалежной Украины. Такие же леса и реки. Город Харьков средь всего.
Совсем недавно ставший штрафником Миша Живенко обедал у Наташи. Теперь каждый раз только у неё — никто теперь не знает, когда удастся свидеться и удастся ли вообще. И неважно, что есть, лишь бы она была рядом. В её глазах горел такой свет, который был ярче солнечного, который больше нигде нельзя было увидеть.
После того, как он доел, они как-то естественно остановились на глазах друг друга. Она моя — он мой. А потом сидели обнявшись, поглаживая и целуя друг друга, наверно, больше часа, забыв про время и про всё, что может помешать им быть вместе, пока не заскрипела дверь.
Вроде бы ничего особенного: обычных звук, и всё привычно… Но на самом деле это кто-то пришёл, и не ошибся домом.
Мища нехотя обернулся назад, к входу — Болотников. Всё вернулось назад: и реальность, и грусть на душе. Почему-то здесь не так, как хочется.
Только Наташа тут ни при чём. Ей незачем знать подробности: пусть думает, что её любимый тот же воин, что и раньше, только уже не совсем законный и наравне с другими. Пусть думает, как раньше.
Ручьёв ещё давно рассказывал Мише о том, что значит быть штрафником, что иногда придётся делать, и не потому что есть «неписанный кодекс» или что-то в этом роде, не потому что Хмельницкий всего раз ошибся, и инициировал создание штрафного батальона, а потому что всегда, в первую очередь, дела прежде всего в тебе самом: «Не будь мягче врага. Будь таким же жестоким как враг. А со временем стань безжалостным. Чтобы сломать врага. Потому что ты будешь думать только о том, чтобы опередить его, и будешь делать потому всего в разы больше него… Не имеет значения, сколько времени на подготовку тратит противник, имеет значение только тратишь ты на свою подготовку 8 часов или 14…»
— Для того, чтобы стать хорошим воином, — говорил Саша. — достаточно отбросить всемысли во время боя. Для того, чтобы стать лишь правильным штрафником надо ещё до боя стать зверем. Не просто очистить мозг, а забыть о его существовании как о центре управления. Почувствовать инстинкт и зажать его. Сделать из инстинкта своё волевой стальной меч, движущийся к цели.
Миша не хотел всего этого для Наташи. Она ведь умная: только услышит два-три слова и всё сразу поймёт. А так хочется, чтобы она любила просто мужчину, который хочет остаться живым из-за того, что есть она.
— Майор, давай на улице — попросил Миша.
Серёга понимающе кивнул. Наташа чуть выдохнула и, нежно протянув руку, поправила любимому воротник, который и без того выглядел нормально. Это очень интересная черта в женщинах. Им всегда надо поправить что-то на тех, кого они любят: одежду, причёску, что угодно, но обязательно поправить. И можно включать любые способы осмысления, но ты не поймёшь, почему это что-то после её прикосновения стало другим, при том что ты на все 100 уверен, что оно другим не стало.
И дело же ведь вовсе не в том, что там что-то стало выглядеть по-другому, а в том, что она прикоснулась; что она смотрит, что может быть не так на её любимом и исправит это. Причём это как-то одинаково выражается как по отношению к мужу, так и к ребёнку. Конечно, движения разные, но они одни и те же по своей сути, они одинаково нежные и ласковые.
Может, потому что жена смотрит и за своим мужем, так же как за своим ребёнком, может нет, но всегда чувствуется, что значит для неё любить их обоих.
— Я сейчас, Наташ. Пара минут. — пообещал Миша.
На улице дул ветер, но холодно не было. И несколько тучек выглядывали из-за горизонта, не пугая дождём, но чуть заслоняя Солнце. Уже вечер, но не темно.
— Сегодня ночью. — начал Болотников. — ты выходишь. С тобой ещё шестеро.
— Уже назначены?
— Только двое. Остальных выбери сам. Задача: перехватить одного важного чума. Он из СЧК. Зовут Танхром. Его перевозят из Чугуева в Коченок рано утром. — Серёга протянул карту. — Мы знаем только один участок маршрута, так что выбирать место атаки не придётся. Схема отхода там дана.
— Что значит его перевозят? Он в заключении что ли?
— Да.
— Его надо только доставить живым. — звучало как утверждение, являясь вопросом.
— Да.
— Может, по дороге спросить у него что-нибудь?
— Нет. Только доставить.