Путь к власти

Место встречи было в 17 километрах к востоку от Харькова: «голая», а, может, наоборот — «расцветшая» степь. Кто знает, как правильнее её называть, когда она не рождает из семян зерно, растёт сама по себе. Любой земледелец скажет, что Бог для того и сделал чернозём плодородным, чтобы кормить людей, иначе зачем он тогда вообще дал возможность людям выращивать хоть что-то. Мало кто будет отрицать это, но и согласятся немногие.

Штрафников встречали другие штрафники — их командиры. Болотников и Хмельницкий. Один на чёрной лошади, другой — на белой. Один хмурый, другой спокойный. Но оба довольные встрече.

— Точно не перепутали? — ещё на подходе крикнул бывший Главнокомандующий.

— Может, и перепутали. — чуть скептически ответил Миша. — Перепутали — вернёмся, заберём, кого надо.

Виктор кивнул и забрал уздечку пленной лошади у Димы: сам пленник до сих пор и не думал сопротивляться, тем более потому что помимо верёвок на руках, его сковывали ещё мешок на голове, такого же едко-жёлтого цвета, как и одежда инквизитора.

— Хорошо… Поехали. — кивнул Хмельницкий и двинулся первым.

Все последовали за ним, только Миша и Серёга, заметя внимание друг у друга в глазах, остались на месте. Прошла минута, и вокруг никого.

— Тебя Наташа ждёт. — прекратил паузу Серёга.

— Я просто не понимаю…

Со сторон поддувал ветер, развивая травушку, которой от этого казалось только больше, разгоняя облака, которые при этом, скорее, сгущались.

— Давай быстрее спрашивай и поехали.

— Блять, куда поехали?! Мы с людьми воюем?! Со своими же???

— Тссс… Тихо ты… Я всё понимаю. Но тебе что-то померещилось. Так ведь…

— Да нихуя не так! Я видел это. Видел своими глазами. Как они прикрывали этого пленного сначала сами… Даже собой прикрывали… Я никогда не видел, чтобы чумы кого-то так прикрывали… А потом я рассматриваю эти трупы, и вижу, что это не чумы вовсе! И не чума они прикрывали, а человека тоже! Это что за пиздец блять?!

— Спокойно. — Серёга стал говорить совсем серьёзным тоном. — Я тоже раньше многого не знал. И это правда легче…

— Легче? Легче, блять?! Нам всегда говорили, что есть люди, которые помогают чумам. Да. Есть. Но их всего ничего, и те только стучат… А это что? Целый отряд, вооружённый до зубов! И как воюют. Как черти воюют! В плен не возьмёшь ни одного.

— Конечно, не возьмёшь… Они ж ведь знают, что с ними сделают в этом плену…

— Так ты всё знал это… Знал и молчал значит…

— Все молчат, кто это знает… Приходится молчать. — Серёга посмотрел на Мишу с очень прямым и несколько печальным взглядом. — Приходится, Миш.

— И сколько же их? Сколько вообще чумов, а сколько других людей воюет с нами?

— Много. Много людей, Миш. Гораздо больше, чем чумов… Мы зовём их «Хиви».

— Хиви, блять… Хуи!

— Ну хочешь — хуи. Никто явно не будет против… Но этих хиви куда больше, чем чумов…

Кошкина

Печенежское водохранилище. Старый Салтов. Новый лагерь отряда 14.

Седьмое санитарное отделение, где служила Наташа Кошкина, находилось в девятиэтажном бетонном доме, расположенным у самого берега. Из окна виднелось всё водохранилище и особенно хорошо — лунная дорожка, исчезнувшая пять часов назад.

Всю ночь они возились с каким-то солдатом. Который напившись, неизвестно каким образом сломал себе ногу, причём открытым переломом. Орал он так, будто его не то что не лечат, а прямо-таки истязают. И кровью всё испачкал, и уши все прокричал. Да ещё поди пойми, как ему так больно, при таком-то опьянении.

Потом, само собой, пришла администрация со спецназом. Начала орать на него — дознали, что он из отделения Раньерова. Этого показалось мало: вызвали Раньерова, почему-то не к себе, а прямо в госпиталь. Он тоже оказался пьяным; правда не так сильно и не со сломанной ногой. Поорали на него. Когда этого показалось мало, послали за подмогой. Доктор Шварценберг понял, что «всех святых уже вынесли», и прогнал и администрацию, и спецназ, а потом и «подмогу». С ним никто не хотел спросить — такой врач всегда хозяин на своём месте. Ему же всех лечить: и бродяг, и царей.

— Иди, Наташ, поспи. — сказал Шварценберг, когда почти рассвело. — Я один управлюсь. Как он мог стоять на ногах после 30-километрового перехода, целого дня и этой ночи, в которую «прошлись по всем сторонам жизни», осталось непонятным, но для самого Шварценберга в этом не было ничего особенного.

На улице стояли и, вместо того, чтобы расходиться, общались медсёстры, совсем молодые, не старше восемнадцати.

Наташа, чуть улыбнувшись, махнула им рукой и пошла к своему дому. Всю ночь, пока все ругались вокруг, она думала о Мише, и сейчас ей хотелось прийти домой, поспать и быть разбуженной им.

Больше ничего не интересовало.

Но нет.

Этим девчонкам понадобилось орать на всю улицу о том, что их интересует. Утро, после ночи, когда разбирали эпизод с пьющими и то, откуда они это взяли… И у них остались силы, чтобы что-то обсуждать.