Путь к Замку, или Курс лекций о Франце Кафке

«Отец Дмитрия Затонского, старый большевик, народный комиссар просвещения Украины, был арестован и погиб в 1937 году; вся его семья отправлена в ссылку. Борис Сучков был в 1947 году директором издательства „Иностранная литература“. Его арестовали, пытали: „признайся, что ты американский шпион и хотел убить Сталина“. Особое совещание приговорило его к двадцати пяти годам лишения свободы. Семь лет он провел в тюрьмах и лагерях. Евгения Книпович в юности была приятельницей Александра Блока, принадлежала к элитарной петербургской богеме. Ее никогда не арестовывали, однако во время войны в статье о дневниках немецких солдат она осмелилась рассуждать о том, что эти парни, по сути, обыкновенные молодые люди, но порочное воспитание и злодейская государственная власть превратили их в преступников. Статью и ее автора грубо обругала „Правда“ за „объективистское, вредное обеление врага“, и несколько лет Книпович была опальной. Владимир Днепров почти двадцать лет был в заключении и ссылке как „враг народа“. После судебной реабилитации в 1956 году он не был восстановлен в партии, потому что его фамилия значилась в числе врагов партии, названных в „Кратком курсе истории КПСС“. Даже в годы истовой „десталинизации“ (1961—1963) искренний, усердный и способный догматик Днепров так и не был восстановлен в партии, несмотря на его неоднократные убедительные ходатайства»164.

Впрочем, довольно скоро атмосфера хрущевской «оттепели» позволила отечественным литературоведам не только обвинять прозу Кафку в ущербности и болезненности, но объявлять его «наследником классической литературы» (Владимир Днепров) и даже «продолжателем лучших традиций европейского искусства» (Арсений Гулыга).

Однако путь Франца Кафки к нашему читателю был прерван событиями в Чехословакии в 1968 году, когда советские танки вошли в Прагу, чтобы остановить слишком либеральные реформы чешских социалистов. Писатель, которого уже 44 года как не было в живых, был посмертно объявлен «духовным отцом Пражской весны»165 и снова стал персоной нон грата в СССР. Советские литературоведы быстро переквалифицировались из кафковедов в кафкоедов. Например, Дмитрий Затонский, ранее позволявший себе почти нейтрально называть Кафку модернистом, снова начинает говорить о близости художника к декадентскому искусству.

Постепенно имя Франца Кафки начинает все реже и реже присутствовать на страницах советской периодической печати. Публикация произведений писателя была приостановлена до середины 1980-х годов, несмотря на усилия крупных литературоведов и писателей «пробить» их в печать. Журнал «Новый мир» в 1970-е годы несколько раз анонсировал публикацию романа «Замок» в переводе Риты Райт-Ковалевой, который она вчерне сделала уже в 1968 году для серии «Литературные памятники». Но всякий раз вмешивались какие-то таинственные силы, раздавались звонки из влиятельных советских учреждений, и в итоге рукопись пролежала «под сукном» двадцать лет.

Классик советской литературы Константин Симонов, считавший Кафку талантливым и трагическим писателем166, в 1977 году попытался повлиять на публикацию кафкианских дневников. Он писал директору издательства «Прогресс» Вольфу Седых, ссылаясь на авторитет самых консервативных советских литературоведов:

Многоуважаемый Вольф Николаевич! Хочу обратить Ваше внимание на рукопись, которая еще несколько лет назад была подготовлена в «Прогрессе» к набору, но до сих пор не издается. Это – «Дневники» Франца Кафки (составление, перевод и комментарии Е. Кацевой).

Об этой рукописи единодушно положительно отозвались и рекомендовали ее к изданию Б. Л. Сучков, Д. В. Затонский, М. Б. Храпченко, В. М. Озеров, Е. Ф. Книпович, А. Л. Дымшиц, Ю. Б. Кузьменко. По правде говоря, я не знаю других специалистов, более компетентных, чем названные, и убежден в том, что после перечисленных отзывов не должно было бы оставаться сомнений в целесообразности издания этой рукописи.