Путь к женщине (сборник)

   Дайте ему сейчас пятипудовый куль муки, фунтов 10 мас­ла, фунтов 5 сахару, фунт чаю, соли, и человечество в самый короткий срок получит его удивительный труд. А разве тот же Федосеев, при желании, не мог бы всего этого ему дать? А между тем он в своей биографии обессмертил бы имя этого человека, сделав его как бы соучастником своего последнего большого труда. Бессмертие за куль муки! За пять пудов хлеба!

  -- А-а! -- раздалось вдруг с середины дороги властное, самоуверенное и вместе приятельское восклицание. -- Наш профессор! И в какую погоду! О, это, товарищи, подозрительно! Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, ха-ха-ха!

  -- Хо-хо-хо! -- хором подхватили там же, на середине мостовой, несколько здоровых молодых мужских голосов.

   Профессор обернулся и увидел знакомую ему однокон­ную линейку, принадлежавшую заготовительной конторе. На линейке сидели все сотрудники склада No 1: Федосеев, его помощники, весовщики, писарь, складской рабочий. Красные, возбужденные, с широко раскрытыми хохочущими ртами, с пьяно блуждающими глазами, они махали профессору поднятыми ру­ками и настойчиво звали его к себе. Заморенная, исхлестанная лошаденка, вся в мыле, стоя посреди мостовой, раскорячила врозь все четыре ноги и жалобно озиралась одним глазом назад, на своих безжалостных ездоков.

   Профессор отрицательно помотал компании головой и продолжал свой путь.

   Федосеев моментально спрыгнул с линейки и, балансируя широко расставленными руками, в кожаной куртке, в высоких сапогах, побежал наискось через дорогу на тротуар, вдогонку за профессором. Линейка продолжала стоять.

   -- Профессор! -- запыхавшись, пробормотал Федосеев, догнав Серебрякова и крепко вцепившись в его руку повыше локтя. -- Поедем с нами! Такому человеку мы всегда рады! Мы сознаем!

   Голова его непослушно моталась на шее, как слишком тяжелый колос на тонком стебле. Профессор остановился.

  -- Куда это? -- недовольно спросил он.

  -- Ко мне! Мы сегодня празднуем день моего рождения! Смотри, как мои люди тебе рады! Мы тебя любим! Тебя все любят!

  -- Нет, я не поеду, -- спокойно, но решительно сказал профессор и сделал попытку высвободить руку из железных клещей Федосеева.

   Тот, как только почувствовал это, еще сильнее зажал руку профессора в своей руке.

   -- Как! Ты мне отказываешь! Мне!

   В глазах Федосеева вспыхнула злоба, и на момент он как бы ослеп и зашатался от слишком бурного чувства...

  -- Иван Никитичу! -- слащаво, нараспев приветствовали его проходившие мимо люди, делали угодливые лица и снимали шляпы, в особенности местные частные торговцы. -- Иван Ни­китичу наше почтеньице-с!

  -- Смотри! -- указывал профессору, весь дрожа, Федосе­ев. -- Смотри! Видишь, как все в Красном Минаеве мне кланя­ются! Вот это, знаешь, кто пошел? А это, знаешь, кто пошел! Я всем тут даю жить! Разве без меня они так жили? А ты ломаешься, не хочешь ехать ко мне на пирог! Не поедешь? Ну тогда смотри! Если не поедешь, тогда смотри! Тогда помни!

   Последние угрожающие слова профессор понял как на­мек на те продовольственные подарки, которыми Федосеев трижды наделял его на складе No 1. И он еще более заупря­мился, решил ни в каком случае не ехать на пирушку к Федо­сееву, хотя у него в доме в этот день не было ни крошки хлеба, ни пылинки муки. Почему этот самый Федосеев, зная, как он, профессор, бедствует, ни разу сам ничего не прислал ему из продуктов, а все три раза заставлял его приходить к нему на склад, унижаться, льстить, клянчить! Почему этот самый Федосе­ев не мог бы сразу выдать ему пятипудовый куль муки, 10 ф. масла, 5 ф. сахару, 1 ф. чаю, чтобы он, ученый, мог спокойно работать? Тогда он, конечно, иначе относился бы к этому чело­веку, тогда он поехал бы сейчас к нему на пирушку! А сей­час -- ни за что! Пусть почувствует, что такое профессор. Ведь он ему не красноминаевский обыватель, а заслуженный про­фессор, сила, величина!

  -- Ну скажи, почему ты не хочешь ехать ко мне? -- устало и пьяно наваливался на него Федосеев.

  -- Просто не настроен, -- отвечал профессор и отвора­чивал вбок обиженное лицо. -- У нас с вами сейчас разная психология, разные настроения: у вас одно, у меня другое, -- сделал он отдельно-отдаленный намек на продовольствие.

   У них пирушка, а у него нечего есть!

   Федосеев всем своим молодым, русым, розовым лицом пьяно и зло уставился на профессора.

   Черт возьми! Не идет к нему. Несмотря на нищету, не идет. Таких в Красном Минаеве больше нет. Он единственный.

   И Федосеев, всегда благоговевший перед профессором, теперь с особенной отчетливостью почувствовал, что перед ним стоит действительная мощь, великан духа, почти что божество, какие Красному Минаеву, конечно, и не снились.

   Но ведь и он, заведующий главным продовольственным складом Федосеев, тоже в Красном Минаеве особа не ма­ленькая! Он тоже тут единственный! Он тоже тут вроде бога! Он тоже может с кем угодно помериться!