Путь к женщине (сборник)

   -- Друг! -- слезливо взмолился он, припадая мокрой щекой к груди профессора. -- Не кобенься! Уважь мою просьбу! Поедем! А я для тебя что угодно сделаю! Слышишь: что угодно! Ты меня пред моими людьми срамишь! Я тебя умоляю! Видишь: я плачу! Ну чего же тебе еще надо! Едем?

   Профессор пристально посмотрел на его пьяные слезы и раздельно подумал: "А пять... пудов... муки... жалеешь... дать?" И почти закричал:

   -- Ни за что не поеду!

   -- А... -- мучительно застонал Федосеев, выпустил из сво­их клещей плечо профессора, покачнулся, пригнул голову, как бодающий бык, размахнулся и что было силы ударил профессо­ра кулаком по отечески-бородатой щеке. К-хрясь!

IX

   Долго не возвращался домой в тот день профессор. Не­смотря на скверную погоду, он до позднего вечера слонялся по городу, по далеким незнакомым улицам, отдыхая на крылечках чужих подъездов, на обывательских лавочках у ворот.

   Первый раз в жизни его ударили по лицу!

   Как он должен реагировать на это?

   И чем больше профессор находился на свежем осен­нем воздухе и чем больше протекало времени, тем все более и более простым и несложным представлялся ему весь этот случай.

   Конечно, массовый человек, обыватель, попав в его положе­ние, поступил бы по самому обыкновенному шаблону: отыскал бы свидетелей, подал бы на обидчика в суд, добился бы обвини­тельного приговора и почувствовал бы себя удовлетворенным. Но он не обыватель. Он видит в подобном суде столько же смысла, как если бы привлечь к суду штукатурку, свалившуюся с дома на голову прохожего. Что взять с пьяного?

   Другое дело, если бы Федосеев в момент совершения преступления был трезв. Федосеев только тогда есть именно Федосеев, когда он нормален, когда он трезв. А когда Федосе­ев пьян, тогда он не Федосеев, а совсем другой и притом больной, отравленный человек, действиями которого руководит уже не сознательная воля, а ядовитые винные пары. Тут про­фессору, кстати, припомнились любопытнейшие примеры из не­скольких серьезных трудов по психологии, психофизиологии...

   Решено: судиться с Федосеевым он не будет.

   Но достойным образом отозваться на дикий поступок молодого невоспитанного человека он, конечно, обязан. Замал­чивать, оставлять без внимания подобные факты значило бы признавать их моральную и юридическую правильность и тем самым внедрять их в повседневную жизнь. Он его проучит, он его отчитает!

   Но в какой форме это удобнее сделать?

   Он напишет ему резкое обличительное письмо с изложе­нием всего происшедшего и будет ожидать, какое оно возымеет на него действие. Федосеев в корне, по-видимому, хороший простой русский человек, и отрицать свою вину он вряд ли станет. Больше того. Возможно, что он будет горячо раскаивать­ся в поступке, просить прощения, обещать загладить пред ним свою вину... Очень возможно и то, что он поспешит прислать ему со склада No 1 каких-нибудь продуктов... В особенности если он по письму почувствует, что профессор глубоко обижен, кровно оскорблен, страдает...

   Профессор провел ночь без сна, а утром сел и написал Федосееву письмо.

   "Иван Никитич! На тот случай, если Вы сегодня, быть может, не помните того, что с Вами было на улице Карла Маркса вчера, я в последующих строках позволю себе напомнить Вам об одном Вашем отвратительном поступке, жертвой которого сделался я. Вы, среди белого дня, на главной улице города, при публике, нанес­ли мне сильный удар по щеке и сделали это только потому, что я отказался ехать с Вашей компанией к Вам на пирушку. Надеюсь, Вы не станете отрицать самый факт нанесения мне оскорбле­ния действием: я считаю Вас все-таки честным человеком...

   Считая излишним касаться того, какого человека, по зани­маемому им общественному положению, Вы ударили по щеке, я не могу не напомнить Вам, что Вы ударили по лицу человека, который в два раза старше Вас по возрасту...

   И вот, после всего вышеизложенного, мне хочется Вас спро­сить: сознаете ли Вы сами всю омерзительность, всю гнусность, всю недопустимость Вашего поступка? Или Вы думаете, что то положение, которое Вы случайно занимаете в городе в каче­стве заведующего главным продовольственным складом, дает Вам право налево и направо бить граждан по щекам? Конечно, Вы этого не думаете...

   Само собой разумеется, что я ни по каким судам таскать Вас не собираюсь, я буду удовлетворен, если Вы в ответном письме ко мне сами сознаетесь в безобразности Вашего поступка...

   Заканчивая эти строки, считаю не лишним объяснить Вам. Помню, я еще тогда, на улице Карла Маркса, намекнул Вам на разницу наших психологии: представьте же себе, каково было бы мое душевное состояние, когда я видел бы у Вас в доме пиршества и разгул и в то же время помнил, что у меня в доме нет даже сухой корки хлеба! Другое дело, если бы я хотя не­много был обеспечен продуктами. Тогда не ощущалось бы такой разницы психологии. Если Вам когда-нибудь приходилось голо­дать, то Вы и поймете меня, и отнесетесь к этим моим строкам снисходительнее. Итак, в ожидании Вашего незамедлительного ответа остаюсь известный Вам профессор Серебряков".