Путь Холлана

Крепость приводили в порядок: собирали оружие, отмывали кровь; пока устраивали раненых, выносили тела, готовили еду. Холлан ушёл к водопаду. Есть не хотелось, а сил было как будто ещё на три битвы – наёмник знал это чувство. Оно скоро пройдёт и сменится усталостью, а пока нужно проветриться. Холлан петлял между домиками, и в голове проносились сцены из зала: по привычке, вдолбленной в его голову Тимаром Акрусом ещё в юности, наёмник анализировал свои движения и обращал внимание на ошибки. Ноги сами вывели его к водопаду, от которого текла через Ромну речка. Холлан стянул грязную рубашку, кинул её в траву. Полностью раздевшись, он с наслаждением окунулся в ледяную воду с головой, потом проплыл до самой скалы, позволяя воде обрушиться на уставшие плечи. Когда он вернулся к берегу, река уже не казалась такой холодной, и Холлан, закрыв глаза, стоял по пояс в воде и слушал шум, с которым струи ударяются о поверхность.

– Интересно.

Холлан вздрогнул. Шелли. Кто же ещё.

– Что? – не открывая глаз, спросил Холлан.

– Карта. У тебя под правой лопаткой линии – это карта.

– И что?

Холлан обернулся, окинул Шелли тяжёлым взглядом и вышел из воды. Женщина, ничуть не смущаясь, протянула ему сухую ткань.

– У тебя красивое тело, наёмник.

Холлан качнул головой и повторил когда-то уже сказанную им фразу:

– Ты же монашка.

Шелли пожала плечами.

– Я видела множество обнажённых тел, наёмник. Знаешь, чем занимаются братья и сёстры Её последней милости?

– Донимают людей задушевными разговорами? – огрызнулся Холлан.

Он наклонил голову, выжал воду из волос и закрутил их в узел на затылке.

– Мы не только оказываем умирающим последнюю милость. Мы лечим. Монастырь всегда посылал группы в места сражений. Война – это часть нашей жизни. Тебе не кажется странным, что культ начал охоту на братьев и сестёр?

– Мне насрать.

Шелли сложила руки на груди и холодно улыбнулась.

– Интересно то, что вы оба рисовали карты. Алуин, несчастный мальчик, нашёл дорогу домой в последние минуты жизни. А где ты потерял свой путь, Холлан?

– Ты пришла читать проповедь?

– Культист пришёл в себя. Он хочет тебя видеть.

Холлан натянул штаны, подхватил с травы сапоги и, накинув ткань на плечи, молча направился к полукрепости. Рубашка осталась валяться на траве.

Братья уже вытащили тела из рва. Чуть поодаль от крестьян и лысых мужчин лежал Алуин. Чёрные волосы намокли и облепили лоб, раскосые глаза были закрыты. С его красивого лица исчезла тень высокомерия. В Пустоте все равны. Холлан подумал, что представителю Порядка повезло свалиться в воду, а не упасть под ноги культистов. Наёмник дошёл до середины моста, извлёк из кучки мечей клинки Шу, вернулся и положил их на грудь Алуину.

В крепости кто-то сунул в руки наёмнику свежую рубашку, и тот, забыв поблагодарить, на ходу надел её. Культиста поместили в одну из келий в скале. Окон здесь не было, только свеча стояла в выбитом углублении. В углу за столиком примостился один из братьев, который внимательно следил за лысым мужчиной – несмотря на его состояние и его поступок, культисту не доверяли. У входа, сложив руки на груди, стоял Марсен со своей извечной полуулыбкой на лице.

– Послушай, что он скажет.

У Холлана не было сил даже огрызнуться. Культист боком лежал на кровати – его спина и грудь были изрезаны острыми лезвиями.

– Холлан! – выдохнул культист. – Я не знаю, долго ли останусь в сознании, но пока я могу говорить… Я должен сказать тебе… Должен сказать, почему передумал, почему предал Культ.

«Мне насрать», подумал наёмник.

– Когда ты сказал, что Илисон жива, мой мир рухнул… Нет, нет… Мой мир возродился, брат. Я думал, что племя уничтожено. Но теперь есть надежда!

– Это бред, – сказал Холлан, сдерживая растущее раздражение. – В ней нет крови рода.

– Ты можешь говорить, что угодно, – с фанатичной убеждённостью продолжал бывший культист. – Илисон носит родовое имя, и каждый, от ребёнка до дряхлого старика Племени-под-Луной знал, что это значит.

– Я тоже носил родовое имя, – закричал Холлан, – и каждый из племени знал, что его дают рабу, чтобы связать узами перед духами предков!

– Илисар освободил вас обоих, но имя вернул только тебе! – горячо возразил мужчина и тут же сморщился от боли, но не замолчал: – Оставил бы он родовое имя простой девчонке?

– Чушь собачья, – прорычал Холлан и вышел из комнаты.

Некуда было деться от внимания: братья и сёстры подходили и благодарили наёмника за помощь, а если и не подходили, то провожали взглядами. Холлан поднялся на холм в виноградники и оттуда безучастно наблюдал за копошением жителей поселения. Несколько братьев копали могилу для культистов. Остальные вернулись к ежедневным делам. Женщины ходили за водой за монастырь, к водопаду, не решаясь брать воду из русла, отравленного кровью. Где-то лаяла собака. Разнылась рана, нанесённая Алуином, а в затылок стучала отупляющая боль. Или это была бессильная злость. Выпить-выпить-выпить, отбивала она знакомый ритм, но Холлан бы ни за что не подался. Он не нарушит свой собственный обет.