Путь ко Христу

Санитар, завернув ему руку назад, уложил в постель. Затем дверь открылась, и вошел профессор и два санитара. Один нес на руке полотенце и складной стул, другой кипу историй болезни. Профессор, плотный коренастый человек армянского типа с мясистым лицом, уселся в подставленное кресло посреди палаты. Сзади встали санитары и группа студентов. Больной под простыней заныл, заканючил веревочку. Профессор, поправив большие квадратные очки, авторитетно объяснял студентам, что данный субъект мечтает совершить суицид, то есть вздернуться, и поэтому у всех просит веревку. Игорь посмотрел на профессора и вновь закричал:

– Не виноватая я! Не виноватая!

Вскочив с постели, он порывался добраться до профессорской физиономии, которая казалась ему коровьей головой. Санитары опять водворили его на койку. Профессор же спокойно объяснял студентам, что у этого молодого человека, наглотавшегося психотропных таблеток в целях симуляции и уклонения от воинской службы, произошел резкий сдвиг психики, и он очень агрессивен. «Поэтому мы назначим ему пиротерапию. От нее он полихорадит, изойдет потом, астенизируется, то есть ослабнет, и станет безобиднее и смиреннее кролика. А потом последует электрошоковая терапия. Ну, это как в американской тюрьме Синг-Синг, где преступников сажают на электрический стул. Ну, там они, конечно, гибнут от воздействия высокого напряжения, согласно приговору суда, а мы здесь даем не такое гибельное напряжение и вызываем потерю сознания и судорожный припадок. Что при этом происходит в мозгу – ведает один только Аллах, но практика показывает, что помогает».

И бедный мученик Игорь прошел через все эти жестокие пытки. Вначале, после инъекции серы, его колотил страшный озноб, температура зашкалила до сорока градусов, потом пошли проливные поты. Он уже не бился в дверь и не кричал: «Не виноватая я!» – а лежал пластом от бессилия. Еще он как следует не оправился от первой медицинской, или скорее бесовской, атаки, как его повели в электрокамеру, где санитар тупой бритвой выбрил ему на темени гуменцо, куда, как в тюрьме Синг-Синг, приложили электроды.

После удара током его выгнуло дугой, дико напряглись мышцы, затрещали кости и суставы, перехватило дыхание. В глазах замелькали радужные сполохи. Куда-то отбывая со станции Жизнь, он смутно чувствовал, как уничтожают его тело и душу. Когда он приходил в себя, в голове стоял гул и была пустота, а тело все болело и ломило, как будто его избили палками. И это повторялось не один раз. Душа его обросла страхом, и сам он был сплошное обнаженное чувствилище. Не за кого было держаться и не на кого было надеяться, и он вспомнил Бога и стал молиться Христу и Божией Матери, чтобы они спасли его и вывели из этого вертепа. Постепенно к нему вернулась способность к логическому мышлению, и он по ночам еще жарче стал молиться и обращаться к Иисусу Сладчайшему. Его перевели в спокойное отделение, где Божиим промышлением соседом по палате оказался монах отец Антипа.

Игорь сидел на койке, стиснув зубы, и стонал от тоски и душевной боли.

– Не горюй, чадо, – участливо сказал Антипа. – За скорбью всегда бывает утешение.

Игорь поднял на него мутные заплаканные глаза:

– А жить-то, как жить?!

– Жить – Богу служить, вот и вся премудрость. А здесь мы в этом сатанинском узилище по грехам нашим. Я тоже не удержался, согрешил, когда монастырь наш разгоняли власти. Мне бы взять суму, посох и смиренно покинуть святую обитель, а я, грешник, вывернул из телеги оглоблю и ну благословлять ей слуг антихристовых. Кому ребра, кому ручку, кому ножку повредил. Набросилась на меня милиция, а я не давался, стоял, крутил оглоблю. Натравили на меня овчарку, она в задницу вцепилась, повисла. Ну тут они меня и скрутили.

Уж били меня, пока душу не отвели. Полбороды вырвали, все тело синее было. Поначалу в тюрьму меня хотели везти, но тюрьма была полна-полнехонька мазуриками, да и начальник ментовский сказал: «В тюрьме ему будет, как на курорте, сиди на нарах да поплевывай, а везите его в психушку. Там ему покажут кузькину мать, узнает, паскуда, как милицию оглоблей благословлять».

Вот сижу здесь, кукую. Здешние-то живодеры и мне гуменцо на маковке выбрили. И меня током тиранили, но святые угодники и Сам Батюшка Христос охраняли меня, и ток этот на меня не действовал. Но чтобы их, иродов, не огорчать, я глазки зажмурю, как будто без сознания, ножками подрыгаю малость и будя, хорошего понемножку. Встану, поблагодарю их за науку и поплетусь себе с Богом в палату. Они удивляются, мол, де этот монах заговоренный, наверно, какое-то петушиное слово знает. Других до палаты на каталке везут, а он сам идет и в ус не дует.

– Отец Антипа, зачем они так мучают меня, бьют?