Путь Мира(СИ)

Ячмень в Си холодостоек, и сейчас созревшего урожая было достаточно, чтобы до весны прокормить все войско. Среди колыхавшихся на холодном горном ветру ячменных колосьев бродили с кетменями в руках тепло и опрятно, но бедно одетые люди - Великий Учитель держал свое воинство в строгости и наотрез запретил любые грабежи во взятых поселениях, сделав исключение лишь для оружия и малой толики еды, так что любой из воинов, будь он даже старшим отряда, разжившись где-нибудь узорчатой одеждой или усыпанным бирюзой браслетом и не сумев объяснить их происхождение, глядя в глаза Занг Чао или его братьям, без промедления был бы удавлен. На уступах гор и у их подножий лепились небольшие глинобитные дома, поставленные новобранцами: старые члены секты продолжали жить в пещерах, как и сами братья Занг. Озерцо, что лежало у западного взгорья, чуть выше уровня долины, исправно питал родник с ледяной водой. С дальнего конца долины доносилось ржание лошадей.

Великий Учитель следил за уборкой ячменя, сидя на пороге своей кельи, вырубленной высоко в одиноком утесе на краю долины. Величественный и неподвижный, он глядел на сновавших внизу работников, не отрываясь и как будто не слушая донесение гонца от своего брата, что стоял подле него на уступе. Однако когда утомленный вестник, не успевший даже умыться с дороги, вдруг сбился со слога[1], Совершенный вдруг устремил на него такой острый и проницательный взгляд прозрачных, как небо, глаз, что тот от неожиданности смешался и умолк совсем.

Великий Учитель был уже стар. Его волосы и длинная борода, доходившая до пояса - он не брил и не подстригал ее десять лет, - подернулись сединой, и даже уже в бровях проглядывали серебристые волоски, однако тело Занг Чао выглядело сухим и сильным, без капли жира, а ступни и кисти рук, лежавшие на коленях, были покрыты мозолями. Строгое лицо выглядело отрешенным и спокойным, будто по контрасту взрываясь страстью и гневом, когда он произносил свои речи.

Несколько секунд Занг Чао сверлил взглядом испуганного гонца. Тот был худ и покрыт грязью. Его шатало от усталости.

Затем лицо Учителя смягчилось.

- Начни сначала, - велел он.

Обрадованный гонец, стремясь исправить опасную оплошность, зачастил, выводя голосом каждую ноту. Занг Чао выслушал его, не отрывая глаз, и когда посланник наконец умолк, дыша, словно загнанная лошадь, кивнул и благословил его движением руки.

- Отдохни, сын мой. Тебя накормят и уложат спать. Вскоре я дам ответ брату Лянгу. Иди, и да хранит тебя Небо.

Посыльный, услышав благословение из уст самого Учителя, расцвел на глазах. Не веря своему счастью, он неловко сотворил священное знамение - круг, разделенный посередине чертой, - и покинул уступ, осторожно спускаясь по узкой и неровной тропинке вокруг скалы. Занг Чао уже вновь смотрел вниз, на поля, слушая доносящиеся из долины возгласы и шутки работников.

Вдруг где-то неподалеку голоса смешались, раздались возмущенные, злые крики, послышался звук оплеухи. Брови Учителя сдвинулись. Неуловимым движением он схватил лежавший рядом посох-скипетр с набалдашником из красной яшмы, - отполированное дерево будто само прыгнуло ему в руку - и ударил в небольшой медный гонг. Тот не зазвенел, а низко прогудел, - громкие звуки в горах опасны - но его тяжелый, давящий стон разнесся по всей долине. Работавшие на полях крестьяне, вздрогнув, оборачивались на зов Совершенного.

Легко поднявшись, Занг Чао отряхнул с подола пыль и, крепко упираясь в посох, неторопливо, но быстро пошел вокруг скалы вниз, туда, где возле недоубранной полосы растерянно топтались работники, затеявшие драку. Там, где гонец осторожно балансировал на узкой полоске серпантина, Учитель проходил, не замедляя шага и не глядя вниз. Под босыми ногами хрустела мелкая щебенка.

Когда он ступил на землю, один из провинившихся вздрогнул, как от удара, развернулся и бросился бежать. Остальные не пошевелились.

Занг Чао, не обратив на беглеца внимания, приблизился к провинившимся. Его голова доходила им до мочки уха, однако они стояли перед ним, как дети. Пронзительный взгляд Великого Учителя обвел неподвижные лица.

- Вечное Небо, что неизменно в своей переменчивости, издревле установило порядок вещей, которые изменены быть не могут, - тихо заговорил Занг Чао. - Зима всегда следует за осенью, и изменить это не под силу ни человеку, ни тудишэню[2], ни дракону. Вы знаете, что война задержала нас на равнине, и что сейчас осень уже кончается, заставляя растения увядать и впустую просыпать сытное семя на землю, где оно все равно не сможет взойти без мудрой руки. Так?

- Мы знаем, Совершенный! - нестройно отозвались крестьяне.

- Так почему теперь, когда над вами не стоят надсмотрщики князя с длинными палками, вы тратите время на склоки и зря топчете драгоценный ячмень? Вы хотите, чтобы ваши братья по вере, ваши жены и дети голодали? Хотите зимой грызть конский навоз?

Крестьяне молчали. Лица их пламенели.

- Куда побежал этот несчастный?