Путь на Индигирку

— Есть у парня причина, понять можно. Наталья довела, лучше бы он с ней не связывался, предупреждал я его — добром не кончится. — Коноваленко насупился, потерся замерзшей щекой о высокий ворот стеганки. — Одним словом, прогнала она Федора. За что — не пойму, а он не говорит. Сказал только, что видеть ее не хочет, ходил к ней, а она его не пустила, прогнала. Вот те и весь сказ! Потому и уезжает, а куда — я не спрашивал, да он и сам, по-моему, не знает. Злой на весь свет, одна она у него была. И жалко парня, и, бывает, боязно с ним. Как чумной какой… Ты сам видел.

— Вот не ожидал… — сказал я, — никак не ожидал, что она характер проявит… Посмотрел бы за ним, мало ли…

— А что тебе Федор? — Коноваленко усмехнулся. — Ты уж о нас не печалься… Собак приведу, слово мое верное. Скажи Гриню, чтобы не разводил муть в поселке.

— Напрасно ты, Гринь тебя уважает, — с укором сказал я.

Коноваленко как-то странно заморгал, протянул мне руку.

— Спасибо на добром слове… Прощай!

Тряхнул мою руку изо всей силы, да и я не уступил. Повернулся и пошел к юрте, вперевалку, прочно, крепко.

В поселок я вернулся сам не свой. Собак отвоевал, а какой ценой! Доберутся ли Коноваленко и Федор до Якутска, может, замерзнут где-нибудь в тайге. Все не так получается, как хочется! Надо забрать их, довезти хотя бы до Абыя…

В пустой конторке на конбазе сел я на лавку и уставился в оконце, не видя за стеклом облитых заревом первого неяркого солнца лиственничек. Смотрел на них и не видел. Очнулся, а лиственнички уже погасли, солнце укатилось за тайгу. Несколько десятков минут длился наступивший полярный день.

Вошел Гринь, взглянул на меня, молча присел напротив.

— Отдал он собак… — безразлично, монотонным голосом сказал я. Посмотрел на Гриня, прочел в его взгляде укор или что-то похожее, опустил глаза.

Гринь заметил:

— Извиняюсь, не расстраивайтесь, доберутся они. Привыкли мотаться по тайге. Ну, а что мы еще можем сделать? Бывает, конечно, по-разному, спирту хлебнут, свалятся в сугроб и заснут, никто уже не добудится.

— Он в военкомат решил, в армию. Кончает он с тайгой. Хоть до Абыя их довезти, что ли?

— Не примет Коноваленко от вас, извиняюсь, милости, — возразил Гринь. — Да и какая от того помощь? Сорок километров, а там до Якутска еще остается девятьсот шестьдесят. Только для себя успокоение. Зачем, извиняюсь, позориться перед ним? Страсть он? того не любит! Грубостью вам ответит, обидит — того и добьетесь. Он завсегда понимает, где дело, а где, извиняюсь, одна ерунда…

Я ушел от Гриня в смятении. Победа ли — обречь людей на страдания и уповать лишь на то, что они привыкли к ним? Может быть, просто по-хорошему поговорить с теми — и все сложности исчезнут? Просто поговорить… Больше мне не с кем советоваться, и не у кого искать утешения. Я должен пойти сам к тем троим и уговорить их подождать моего возвращения от геологов. Передам им упряжку и нарты и помогу достать корма для собак. Нельзя предавать людей страданиям и лишениям на тысечекилометровом пути к Якутску. Подождать — вот все, что от них требуется! И конец мучениям — их и моим. Завтра еще раз схожу в юрту за протокой и поговорю.

Решив так, я сразу успокоился.

Вечером в фанерную дверцу моей палаточной комнатки бесцеремонно постучали. Вошел Данилов, стянул шапку с жестких волос.

— Собака на конбаза привел, — сказал он, останавливаясь у порога, — всех четырнадцать… Петро наказал зайти к тебе. Смотри, чтобы кто опять не выпустил. Федор злой, может дверь открыть, замок сбить. Кормить нада собак перед дорога, иначе не потянут, исхудали совсем…

— Хорошо, спасибо, что предупредил, — сказал я. — Присаживайся, чаю выпьем.

— Чай пить не буду, — Данилов решительно мотнул головой и неожиданно предложил — Хочешь, каюром с тобой поеду? Петро сказал, что ты согласишься меня взять. Вернемся в затон, опять буду работать плотником, из затона не убегу. Так Петро велел сказать.

Предложение Данилова было таким неожиданным, что я не сразу нашелся, что ответить.

— Гринь собирался ехать… — начал было я и осекся, поняв, что не то говорю. Коноваленко зря не посоветует.

— Гринь сказал, чтобы ты меня взял каюром, я с ним сейчас говорил, — сказал Данилов, глядя на меня спокойно и доверчиво.

— Хорошо, — решительно сказал я, — едем. Поговорю с Кирющенко, чтобы тебя отпустили, Гринь в затоне нужнее. Помоги мне собак на ночь сюда перевести, вернее будет, как бы опять не своровали. Завтра с утра тронемся.

— С псами спать будешь? — недоверчиво спросил Данилов.

— Что сделаешь!.. — развел я руками.

XVIII

Через час «операция» была закончена. В тепле собак разморило, они попадали на фанерный пол, высунули языки, часто-часто задышали. Пол моей комнатки покрыл роскошный, разномастный ковер. Я сунул в печку кругляки и довольный своей предусмотрительностью улегся спать.