Я вытерла платком слезы и вышла из палаты. Обнаружив дверь с табличкой «Главный врач», я постучалась и зашла в кабинет. Представившись, села в кресло и попыталась вникнуть в смысл произносимых врачом слов. Эти слова звучали как приговор, больно раня мои оголенные нервы.
— Он никогда не сможет ходить. Повреждены важнейшие нервы. Все функции опорно-двигательного аппарата атрофированы и восстановлению не подлежат.
— У меня есть деньги. Много денег. Я отдам последнее за то, чтобы этот человек двигался, — вырвалось у меня.
— Есть вещи, которые нельзя купить за деньги. Здоровье не купишь, — сухо сказал врач. — Используйте свои деньги для того, чтобы поместить этого человека в самый лучший дом инвалидов и обеспечить ему хороший уход.
Вернувшись в палату, я подошла к Бульдогу и зарыдала.
— Не надо, Чупа, не плачь, — прошептал он. — Послушай, что я тебе скажу. Я очень сильно тебя люблю. Настолько сильно, что ты даже не можешь себе представить. Мне больно оттого, что я больше никогда не смогу тебя защищать и быть рядом. Прости меня. Помнишь, ты когда-то меня подозревала…
— Я не хочу это вспоминать.
— Нет. Послушай. Я хочу, чтобы ты это знала. Ты подозревала меня напрасно. Я любил тебя с той самой минуты, когда впервые вошел в твой дом. Ночью я строил планы, мечтал о том, что когда-нибудь мы будем вместе. Я никому не говорил о том, что у меня есть брат-близнец, но Дашке я как-то рассказал о нем. Тот рюкзак она притащила, узнав, что Тим заядлый грибник и дачник. К выстрелам в Гатчинском дворце этот рюкзак не имеет никакого отношения.
— Я не хочу ничего слушать, — шептала я. — Все будет хорошо. Они хотят оформить тебя в дом инвалидов, но ты же знаешь, что я никогда этого не допущу. Ты будешь жить на даче вместе со мной. Я буду о тебе заботиться, а большего мне и не надо. Просто позволь мне быть рядом. Я так устала за эти дни, проведенные без тебя.
— Нет, Ланочка. Ты сама не ведаешь, что говоришь. Я калека. Я даже не могу самостоятельно сходить в туалет, пойми, я не могу воспользоваться твоей жалостью, твоим состраданием и самопожертвованием. Я не допущу, чтобы моя болезнь связала тебя по рукам и ногам.
— Макс, родной! Что ты такое говоришь! Главное, что мы вместе. Это не сострадание. Это любовь. Неужели ты до сих пор не понял? Я люблю тебя, черт побери. Я куплю тебе инвалидную коляску…
— Я не могу сидеть, — перебил меня Бульдог.
— Научишься.
— Да не научусь я, пойми! Я уже ничему не научусь!
— Ну не научишься, и не надо. Днем ты будешь лежать в беседке и смотреть на небо. Каждый день я буду приносить тебе кассеты и включать видик. Я скуплю все фильмы — лишь бы тебе не было скучно.
— Милая, посмотри мне в глаза.
Я вытерла слезы.
— Скажи правду: а ты бы смогла так жить, даже если я был бы рядом.
— Я бы постаралась, — прошептала я.
— Зачем ты врешь? Ты же мне никогда не врала раньше.
— Нет. Я бы обязательно постаралась. Мне кажется, что у меня бы обязательно получилось.
— Нет. Я слишком хорошо знаю тебя, а ты знаешь меня. Ни ты, ни я не сможем так жить. Нам придется расстаться, пока наши чувства сильны и чисты. Пока болезнь не изъела любовь.
— Господи, да что ты такое говоришь? Я с таким трудом тебя обрела. Что угодно, но расстаться я с тобой не смогу!
Глаза Бульдога стали влажными.
— Единственное, чему я еще не разучился, — это плакать…
— Мне кажется, что плакать ты не разучился, а научился. Я просто уверена, что раньше ты этого не умел.
— Лана, милая, послушай. У меня никого нет ближе и дороже тебя. Ты очень сильная женщина, настолько сильная, что я всегда поражался твоей выдержке, нервам, хватке. Ты должна мне помочь. Скажи, ты все для меня можешь сделать?
— Конечно. Какой разговор. Ты можешь не сомневаться. Проси меня о чем угодно. Ты же знаешь, что я никогда не смогу тебе отказать.
— Мне нужна твоя помощь.
— Макс, да не тяни. Говори. Ты же знаешь, что я сделаю все, что угодно.
— Я просил Тима съездить в одно место и привезти одно лекарство. Я хочу, чтобы ты мне его вколола.
— Что это за лекарство?
— Лекарство, которое избавит меня от мук. Лана, ты сможешь это сделать, только ты. Помоги мне уйти и не мучиться.
Я широко раскрыла глаза и на мгновение потеряла дар речи.
— Что за лекарство? — повторила я спустя несколько секунд.
— Смертельное, — постарался улыбнуться Бульдог. — Ты должна это сделать во имя нашей любви. За границей это обычная процедура, а у нас ее, к сожалению, не делают, заставляя мучиться таких, как я.
— Нет, Макс. Не я давала тебе эту жизнь, и не я буду ее забирать.
— Лана, ну пожалуйста, подумай обо мне.
— А ты обо мне подумал?! — зарыдала я. — Как я буду без тебя! Каково будет мне! Почему ты не хочешь подумать обо мне? Я не могу без тебя, пойми! Ты мне нужен любой.
— Лана, милая моя девочка. Я безумно тебя люблю и в первую очередь думаю о тебе. Тебе нужно продолжать жить. Ты обязательно кого-нибудь встретишь, родишь ребенка. Ты достойна лучшей жизни, чем жить с калекой…