Путь небес. Преодолевая бурю

— Ваши сыновья говорят то же самое, — тихо сказала Илия. — Прислушайтесь к Есугэю, он видит опасность таких мыслей.

Каган усмехнулся — звучно, из глубины груди.

— Я слушаю Есугэя. Я внимаю многим голосам. Клянусь четырьмя ветрами, я внимаю даже тебе, веришь ты этому или нет.

— Верю, — отозвалась Раваллион, возвращаясь в кресло. — Конечно, верю — ведь искать Ашелье посоветовала я, и за то, что вы согласились, я благодарна вам превыше всего. А у меня много поводов для благодарности.

Устав от игры с клинком, Хан положил кирил на столик рядом с собой. Подавшись вперед, он соединил длинные пальцы «домиком».

— Ложь всегда была рядом, — задумчиво произнес Каган. — С самого начала. Мы проповедовали толпам Имперскую Истину, но использовали чернокнижников и мутантов, чтобы странствовать по небесам. Практиковали для их поддержки те самые искусства, само существование которых отрицали. То была великая ложь, и я не мог ее вынести. Такое не могло продолжаться вечно. Отсюда вопрос: почему этому позволили случиться?

Илия слушала. Она понимала, что Каган лишь наполовину обращается к ней, отчасти говорит сам с собой, но не стоило упускать редкий момент откровенности — обычно Хан держат свои мысли под замком.

— Мой Отец не был ни чудовищем, ни простаком. Он делал лишь то, что требовалось. Возможно, Он разъяснил бы лучше, но я не поверю даже сейчас, что в Его решениях отсутствовал смысл. Отец довел нас до Улланора и ушел. С тех пор Он молчал, лишь приказы Сигиллита поступали с Терры. Какой проект мог отвлечь Его от Крестового похода, задуманного Им? Только тот, что был необходим для нашего выживания. И вот я перебираю все слова, услышанные от Него, и пытаюсь найти объяснение, и проклинаю судьбу за то, что мы говорили так мало и что наши взгляды были столь различны.

— В итоге я всегда прихожу к одной мысли: Отец ненавидел ложь не меньше моего. Он знал, что Империум не простоит долго на фундаменте, до половины погруженном в варп. Мы не могли обойтись без мутантов и ведьмаков, но с этим следовало покончить. От этих орудий предстояло отказаться, как от воинов грома, что объединили Терру, — словно от затупившихся клинков, которые выбрасывают прочь. Нам всегда говорили, что Крестовый поход есть важнейшее дело и все остальное подчинено ему. Сейчас мне думается, что это не так. Кампания началась, поскольку Ему понадобилось нечто — возможно, знания. Возможно, запретные, или утраченные, или чужие, или скрытые в эфире. Но, отыскав их, Он вернулся домой, и приступил к главному замыслу, и впервые со времен Эры Раздора отвратил мысли от детей Своих. Поэтому они сбились с пути. Поэтому они пали.

Илия никогда прежде не слышала, чтобы Хан говорил так. Она не слышала, чтобы кто-нибудь рассуждал подобным образом об Императоре, о котором Белые Шрамы всегда знали — и вспоминали — относительно мало.

— О каком замысле вы говорите?

Каган неопределенно наклонил голову:

— Не знаю. Я не обладаю Его гением. Но подумай вот над чем: из прежних мутантов остались только навигаторы, лишь они напоминают о давнем ужасе. Они — ярчайшие и самые могучие образчики великой лжи, и Империум не может чувствовать себя в безопасности, пока нуждается в них. Если Отец действительно хотел воплотить Имперскую Истину в жизнь, от навигаторов следовало избавиться. Отыскать иную дорогу в эмпиреях. И кто-то, быть может, в самом Нобилите, знал или догадывался о ней.

Раваллион откинулась в кресле.

— Теперь я понимаю.

— Понимаешь что?

— Почему вы разрешили мне погнаться за Ашелье. Вы не надеетесь вернуться на Терру. Вам хочется благородно погибнуть здесь, в пустоте, в битве против братьев. Поиск этого места, Темного Зеркала, ведется лишь ради ответов. Перед концом вы желаете узнать, правильно ли мыслили.

Хан улыбнулся:

— Нет, сы, твой приговор слишком строг. Меня связывает клятва: если остался путь к Тронному миру, я пройду по нему. — Улыбка исчезла. — Но если нет, и все дороги перекрыты, тогда, верно, я узнаю, почему Отец повернулся к нам спиной. Может, в том месте есть разгадка, может, и нет. Как видишь, конец близок, и приходится рисковать.

— Значит, если случится так, — сказала Раваллион, пытаясь поймать его ускользающий взгляд, — что вам придется выбирать между почетной смертью и бегством домой, каким будет решение? Как долго продержится ваша клятва?

— До скончания времен.

— Но вы клялись не однажды. Какой обет более прочен?

Джагатай не ответил и отвернулся. Глаза над орлиным носом вновь смотрели в огонь.

— Где ты научилась так свирепо задавать вопросы? — проговорил Хан. — Мне больше нравилось, когда ты немела от страха.

— Чего мне теперь бояться, Каган? После жизни, полной трудов, я вижу, как миры людей разрывают себя на куски и впускают к нам якша из древних кошмаров. Я уже стара. Наверное, повидала все страшные вещи в Галактике.

— Не будь так уверена, — предостерег он.

Тяжелее всего пришлось Саньясе.