Путь небес. Преодолевая бурю

Подойдя к возвышению, Арвида грузно оперся на него, прижимая ладони к влажному камню. Если он продолжит клониться, клониться, клониться, то рухнет на площадку ничком, головой вперед. Возможно, она расколется, и Ревюэль сольется с ее веществом, станет единым с недрами станции. Возможно, вечная боль отпустит его, успокоенная черной, как нефть, влагой. Возможно, он сам станет тутеларием, чирикающим воспоминанием о былом, что преследует людей в мирах их грез.

— Я мог бы сразиться с Волками, — громко выдохнул он. — Я не дал бы им осквернить наши священные места.

Воздух перед лицом Арвиды, между маской шлема и поверхностью возвышения, вдруг задрожал. Пальцы легионера словно бы утонули в камне. Несколько раз моргнув, он попытался вырваться, но не сумел.

Внизу, далеко внизу, кружился разлом. Варп ревел на грани слышимости. Шумели пенные волны.

Реальность преобразовалась. Ревюэль ощутил тепло в каждой клеточке тела. Он прищурил глаза, и мир перед ним размылся, задрожал.

Он увидел планету, темную, исхлестанную многоцветными молниями. На ней высилась башня, невозможно громадная, что вздымалась прямо из земной коры, словно пробивший тело наконечник стрелы. Ему открылись Разумы, которые танцевали в свете звезд и острили обрывками эзотерических знаний. Измученная равнина под ними пузырилась и менялась, обретая с каждым стремительным восходом новые формы.

Арвиде захотелось вернуться. Жуткий страх стиснул ему нутро, скрутил живот, и Ревюэль похолодел вновь.

Внизу кружился разлом.

Он увидел целые флоты кораблей с сапфировыми носами и бронзовыми бортами, что выплывали из варпа и дрейфовали к башне. У ее основания, на равнине, собирались силуэты в длинных одеяниях. Разумы, привлеченные к ней, собирались в ночном небе подобно ангелам. Башня была сутью всего. Арвида не мог отвести от нее взгляд. Его голова склонилась еще ниже.

Он не выживет.

Именно в тот миг Ревюэль увидел отражение, раздробленное, словно в зале, увешанном зеркалами. Там были лица, что смотрели в разных направлениях, размытые за гранями хрустальных линз — враждебные, или безразличные, или такие же смятенные и потерянные, как сам Арвида. У каждого образа был лишь один-единственный глаз — иногда окаймленный огнем, иногда человеческий и скорбный, иногда полный демонического безумия.

Он не выживет.

Братья Ревюэля были в том мире, ступали по земле, обращенной в стекло ударами молний. Словно паломники, они шагали к черным вратам.

— Нет! — в голос выдохнул Арвида, еще ниже склонив голову. — Они же погибли. Все они погибли.

Но Ревюэль видел их, в багряных доспехах и лазурных одеяниях, с посохами, навершия которых изображали насекомых, птичьи клювы, головы атакующих змей. Братья говорили между собой горестно и озлобленно, поднимали взгляды к небесам в поисках источника их внезапной трансформации.

— Я бы знал. Я бы почувствовал.