Путь одиночки

– Голова… – с трудом промолвил Мирослав. Он едва узнал собственный голос, ставший охрипшим и слабым. И тут же апатия и тьма снова попытались завладеть его разумом, их шёпот отличался от предыдущего, но тоже давил на сознание: «Не станешь певцом… нет у тебя теперь голоса». Корнев снова застонал, пытаясь справиться с собственным бессилием, но едва ему это удалось, как вернулся иной шёпот, более навязчивый: «Сорви маски, сорви, сорви! Узнай то, что скрыто!». Мирославу казалось, что безумие овладевает им. Он в отчаянии закрыл глаза, надеясь снова увидеть внутренний свет. Но на сей раз он не ощутил ничего, кроме тьмы – и безликих голосов в ней, шепчущих, зовущих, не дающих покоя…

– Вам нужно отдохнуть, – раздалось откуда-то, вроде рядом, но в то же время – словно из далёкого мира. Мирослав почувствовал, что в него что-то вкалывают, попытался было сопротивляться, но шепчущие голоса не отпускали его, не давали возможности пошевелиться. И только один из этих голосов, принадлежащий разуму, произнёс успокаивающее: «Лежи, это всего лишь снотворное. Тебе станет легче».

…Спустя минуту Мирослав погрузился в спасительный сон.

***

С каждым следующим пробуждением он чувствовал себя всё лучше. Постепенно проходили головная боль, вялость, тошнота. Мирослав уже почти не чихал, и вскоре уже свободно ходил по палате, а затем и по больничному коридору. Не тревожили его больше и навязчивые голоса в голове, хотя Корнев не раз возвращался мыслями к тому, что он слышал в их пугающем шёпоте, пытаясь понять, что бы это значило. Но разгадка пока не приходила, и Мирослав махнул рукой, сосредоточившись на том, чтобы выздороветь.

Постепенно крепчал и его голос, он вскоре снова смог нормально разговаривать, а в день выписки даже запел, чем немало удивил врачей и пациентов. Мирослав всеми силами гнал прочь от себя болезнь и мрачные мысли, он старался не вспоминать свои неудачи. Его пение оценили все, сказав, что у него прекрасный голос, попутно заметив, что раз пациент поёт, то он уже точно выздоровел. То, что никто не стал критиковать его вокальные данные, обнадёживало Мирослава; вернувшись домой к Андрею, он сразу уверил кузена в том, что полностью поправился и готов принять участие в каком-нибудь концерте. Пока двоюродный брат с кем-то созванивался, договариваясь насчёт выступления, Мирослав взял листок и ручку и принялся строчить текст песни, которую он импровизированно спел в больнице. Затем, когда Андрей сообщил, что выступление через две недели, его кузен написал на другом листке тот же текст и отдал, чтобы кто-нибудь мог написать музыку к этим стихам (пожалуй, это единственный вид творчества, который никак не давался Мирославу, но скорее по причине недостаточности знаний, чем из-за отсутствия вдохновения). Правда, сам Андрей читать стихи не стал, заявив, что якобы не хочет «сглазить».

– Да ты-то тут причём? – удивился Мирослав. – Мои прошлые неудачи – вина тех, кто не хочет воспринимать настоящую культуру, кто слишком привык к помпезному и выпячивающему себя искусству…

Андрей лишь покачал головой, не соглашаясь с кузеном, но дальше спорить с ним не стал.

Дальнейшие дни словно слились в один. Мирослав каждый день тренировал свой голос – даже не разбираясь в нотной грамоте, он инстинктивно чувствовал фальшь, и потому по нескольку часов только и занимался, что пением. Он брал то высокие, то низкие ноты, старался протянуть гласные звуки как можно дольше, самостоятельно учился задерживать воздух в груди… Занимался этим Мирослав, как правило, днём, когда и Андрей, и его соседи по дому находились на работе.

Подготавливаясь к концерту, он берёг себя, гулял в основном только по примыкающей к дому улице. Первый снег ещё не выпал, хотя ноябрь уже подходил к концу, и все листья опали с деревьев. Мирослав, конечно, хотел бы и погулять на природе, снова посетить Серебряный бор, но он опасался, что не удержится от искушения попробовать ещё раз окунуться в ледяную воду. Почему-то Корнев был твёрдо уверен в том, что заболел не столько от неумеренности в «моржевании», сколько из-за собственного расстройства и разочарования тем, что ему не удалось стать ни писателем, ни художником.

Но Мирослав дал себе твёрдое слово поберечься перед выступлением. «Уж певцом-то у меня точно получится стать, вон как все положительно отзывались», – с этими мыслями и надеждами на будущие свершения он продолжал готовиться к концерту.

В один из дней Андрей принёс на «флэшке» музыку, написанную одним из начинающих композиторов на стихи Мирослава.

– Только он просил тебе передать, что музыку на стихи писать сложнее, чем наоборот, – заметил Андрей. – Поэтому в следующий раз возьмёшь его записи и попробуешь что-нибудь сочинить сам.