Путь Смолы

– Знаешь, – тяжело вздохнув, сказал Шпала, обращаясь к Коляну, – у меня есть знакомый фермер. Подыскивает он на вокзалах бомжей да и просто безработных, нанимает их, увозит на своё фермерское хозяйство и там они на него вкалывают бесплатно, как рабы. Документы отбирает, в общем кидает. Вот я у него как-то спрашиваю: "А вдруг когда-нибудь терпение у работяг лопнет, повяжут они твоих надзирателей и тебя заодно, и станут мстить, жестоко мстить. В лучшем случае сделают калекой, в худшем – убьют. Не боишься?". Так он мне ответил : "Если они даже победят свой страх, то самое большее, на что будут способны – убежать. А убить не убьют никогда, даже руку не поднимут – мораль и совесть не позволит, и страх перед ответственностью, законом, что государства, что божьим. Я их хозяин, сильный хозяин, а они рабы и быдлы. Рабство у них в крови, преклонение перед хозяином. Молча будут сжимать кулаки и челюсти и в тайне мечтать о свободе. Главная черта неудачников и быдл – это наличие совести, стыда и морали, и страх, вечный страх за свои поступки, с непременной оглядкой на своё божество. "… Вот теперь и скажи мне, Колян, как в этом случае быть?! Я тоже не сразу стал таким и совесть у меня, насколько помню, была. Да, возможно, и я рад был бы жить по совести, но, видишь ли, я тогда сразу превращусь в быдлу и раба. А я хочу жить полной жизнью, а не быть законченным придурком, на котором все ездят. Не мы такие, жизнь такая.

– Не жизнь, – вновь невесть откуда взял Колян, – это охреневшие козлы, повылазившие из всех щелей и темных закоулков как тараканы, давно попутавшие добро со злом, навязывают людям свою систему координат, в которой прав тот, кто имеет меньше человеческого, а больше звериного. А звери лишены понятия совести.

Колян тупо посмотрел на свои руки, затем на Шпалу, будто спрашивая у того объяснений по поводу собственных слов, и, потупив взгляд, решил в дальнейшем помалкивать. Если сам не понимаешь, что говоришь, то лучше молчать, дабы не выглядеть в глазах окружающих ещё большим идиотом, чем есть на самом деле.

В это время к кафе подъехала ещё одна машина, красная "Мазда", из которой вышли трое мужчин, на вид состоявших в близком родстве с шашлычником. Джигиты мельком, но внимательно осмотрели компанию молодых людей, сели за соседний столик и заказали шашлыки с пивом.

Шпала в свою очередь также не обделил новоприбывших своим вниманием и сказал:

– Вот у них, Колян, друзья не предают друг друга, они друг за друга горой, чувство братства и локтя у них в крови. Поэтому они в своем единстве имеют преимущество перед русскими. А ты вот пистолетом мне угрожаешь, разве это по-братски. Нас так быстро преследователи поимеют. Нужно быть едиными, уверенными в том, что тебе в спину твой же товарищ нож не воткнёт… Хотя я чёрных и не люблю, но что есть, то есть.

Коляну было глубоко всё равно что чёрные, что белые, что красные. Он приподнял Лизу с земли, бессмысленно блуждавшую взглядом по облакам, усадил её на место и сел сам.

Кавказцы тем временем о чём-то оживлённо спорили на своём языке, совершенно не обращая внимания на соседей.

Ожившая при новых гостях блондинка суетливо поправляла товар на прилавке, при этом соблазнительно виляла задом, а положение её глаз рано или поздно должно было привести к косоглазию.

Шашлычник не разделял позитивного настроения своей работницы по поводу новых гостей, он спрятался за поленницей, то и дело выглядывал из-за неё, одновременно следя за шашлыками и клиентами. Вскоре его поведение нашло логичное объяснение. Один из кавказцев обернулся в сторону хозяина кафе и громко сказал, обращаясь к нему:

– Сюда иди.

Мужчина тяжело вздохнул и быстро приблизился к гостям.

– Ты должен! – звавший в упор уставился на шашлычника.

Мужчина молча кивнул головой.

– Деньги где, срок давно прошёл.

Шашлычник обмяк, покраснел и промямлил:

– Будут, будут, на днях будут.

Гость неторопливо встал, огляделся по сторонам и с размаху двинул кулаком под дыхло земляку. Тот что-то простонал и согнулся пополам.

– Завтра, понял?! А то семью зарежем, баранов заберём.

Шашлычник молча, согнувшись в три погибели, поплёлся к мангалу.

– Где это он здесь баранов нашёл? – исренне удивился Шпала.

– А ты говоришь, они друг другу братья, – вставил Колян.

– Ну так, видимо, конкретно накосячил, бедолага, – пожал плечами Шпала. – Анекдот на тему чёрных. Сидит Гоги на крыльце академии изобразительных искусств и плачет. Прохожий спрашивает: "Чё, мол, плачешь?". Гоги отвечает: "Вот нарисовал картину "Мадонна с младенцем, сосущим грудь" – забраковали." Прохожий: "А в чём причина?" Гоги: " Сказали, младенца надо побрить и надеть трусы".

Колянова реакция была прежней. Он глупо хихикнул, чтобы не раздражать товарища, но по взгляду было понятно, что ничего не понял.

Зато сидевшие рядом кавказцы с неподдельным интересом выслушали громко говорившего Шпалу и, не разделяя радости по поводу анекдота, устремили на киднепперов в миг погрустневший , очень неприятный взгляд.

– Э, друг, – сказал один из них, самый щуплый и небритый, – зачем так плохо о Гоги говоришь.