Путь Тесея

– Чтобы она, ничтожная рабыня, родила великого героя? Нет, это будешь ты, моя дорогая! Накрасься, будь добра, как простолюдинка, надень свой самый дешёвый хитон и с этой вот лампой пойди в гостевую спальню к другу моему царю Эгею. И поторопись, доченька, пока он спьяну не заснул.

Эфра и не подумала выполнять отцовское распоряжение. Она по-прежнему сидела на постели в лёгком хитоне и глядела на своего отца во все глаза. В тот момент Эфра стала очень на него похожей, вот только некому было обратить на это внимание. Люди спали в своих поселениях, разбросанных по плоскому кругу Земли, и боги спали – кто на Олимпе, а кто и на облаках.

– Я не понимаю… – прошептала Эфра, наконец. – Ты же мудрейший человек во всей Аттике – и подкладываешь меня, свою невинную девочку, под грубого мужлана Эгея. Уж не спьяну ли это, отец? Или злой червяк сумел забраться тебе в голову?

Тут царь Питфей подскочил с табурета и принялся бегать взад-вперёд по спаленке. Уродливая, горбатая тень бородача металась вслед за ним по полутёмным голым стенах.

– Спьяну? Какой ещё червяк? – выкрикивал он почти в полный голос. – Если я раз в год…, ну, в полгода… выпью хорошего вина со старым другом, то уже и спьяну… Червяк в голову? Это дикие предрассудки крестьян. Все знают, что душа у нас в груди… И ты, моя дочь, позволяешь себе не слушаться?!

Эфра заплакала. И, плача, попросила:

– Чтобы я послушалась… Объясни мне, отец…

Царь Питфей остановился. Прикинул расстояние до табурета, однако предпочёл больше не садится. Принялся пояснять почти трезвым голосом, жестикулируя, будто выступал на городском собрании:

– Дочь должна слушать отца безоговорочно, потому что родитель дочери всегда добра желает… Пока я буду тебе объяснять, Эгею надоест ждать, и он заснёт сном младенца… Да ну, ладно. Я сумел разгадать прорицание Пифии, однако не буду растолковывать, каким именно приёмом: там есть непристойность. Главное, что первая же женщина, с которой он возляжет у нас в Аттике, родит славного героя. Вот ты и будешь ею. Прачка Эпифора по моему приказу присматривала за твоими одеждами, и она уже два года как доложила, что у тебя начались женские нездоровья. В общем, родить ты способна. Таков мой замысел.

– А почему бы этому старику, царю Эгею, – заинтересовалась внезапно Эфра, – не жениться сначала на мне?

– Да потому, дурочка, что он уже женат… Или мы в Персии живём?

– Поясни тогда, зачем нужно мне выдавать себя за твою наложницу?

Питфей снова принялся расхаживать по комнате. Заговорил уже не столь уверенным тоном:

– Царь Эгей никогда тебя не видел. Что бы ему делать в моём гинекее? А если он поймёт, что ты моя дочь, просто отошлёт тебя от своего ложа. Царь Эгей ведь человек честный и порядочный, он и не подумал бы оскорбить тебя, да и меня, своего давнего друга.

– Он не захотел бы меня оскорбить! – взвизгнула вдруг Эфра. – Ты сам это сказал! Так отчего же ты отдаёшь меня на позор, свою единственную дочь? И не стыдно тебе?

– Чего мне стыдиться? После того, как твой распрекрасный Беллерофонт разорвал помолвку, к тебе больше никто не посватался. Он был не так умён, как храбр и красив, и его последующая судьба показала, что не умеет уживаться с людьми. Уже и то скверно, что народ знал его под прозвищем «Убийца Беллера», а не под нареченным при рождении.

– Беллерофонт… Звучит очень красиво… – прошептала Эфра, вытирая рукавом слёзы.

– Вот-вот, а до значения слова «фонт» тебе и дела нет… Впрочем, я надеялся, что сумею воспитать его, как воспитал бы собственного сына. А после него никто не посватался – и знаешь, почему?

– Потому что я несчастная дурнушка, вот почему… – выкрикнула она, снова готовая заплакать.

– Да нет, не оговаривай себя, Эфра! Сложена ты хорошо, ручки-ножки маленькие… Однако женихам нет дела до твоей внешности, да и до возраста, правду сказать, тоже. Сыновей мне боги не дали, и царевич, женившийся на тебе, получил бы в конечном счёте моё царство. Но мне всего сорок пять, терпеть лет тридцать, пока я умру, ни у кого нет охоты. Кто же спорит, можно не ждать столько, а сжить меня со света или изгнать. Да только всем в Элладе известно, что я мудрец и, стало быть, не позволю себя устранить. Так что ребёнок от царя Эгея, пусть и внебрачный – это твой последний шанс, доченька.

– Легко ли мне это – решиться на внебрачного ребёнка, – шмыгнула носом царевна.

– А я кое-что придумал, доченька. Будь Ксанфа свободной, для неё байстрюк был бы проклятием, а я сделаю так, что ты этим ребёнком прославишься. Да что там! Люди запомнят твоё имя, а быть может, и моё, только потому, что мы воспитаем этого незаконнорожденного. Так что прошу тебя: умойся, наскоро накрась лицо, можешь не переодеваться. Лучше босиком иди, оставь здесь золочёные сандалии.

– Босиком? После того, как по дворцу потопталась толпа чужих мужиков? Фу!