Путь усталости

Порой аскет, порой эпикуреец,
По пустякам растративший талант,
Ты был всеискушенный европеец,
Российский дворянин и дилетант.

Профессор, книжник с сердцем лейтенанта,

Лет в пятьдесят уже почти старик,
Ты променял тяжелые фолианты
На голубой мундир «Chasseurs d'Afrique».

Ты опоздал. Теперь не ценят смелых,

Теперь не любят подвигов и шпор.
Давно в портах исчезли каравеллы,
Не ищет новых стран конквистадор.

Борясь и падая, ты рвался к славе,

Карабкаясь на баррикады лет —
К любовнице коварной и лукавой,
Раз обольстившей и сказавшей нет.

И в час, когда несбывшейся надеждой

В окне больницы день последний гас,
Доверчиво и ласково, как прежде,
Ты звал ее в последний раз.

Пускай смешной всегда казалась многим

Твоих фантазий и восторгов нить,
Путь не умел ты подводить итоги,
Но как умел ты в жизни все любить.

ПАМЯТИ ПЕТРА БЕРНГАРДОВИЧА СТРУВЕ [23]

Ты в памяти моей таким остался,
Завернутым в шотландский старый плед,
Когда твой голос гордо возвышался
Над грохотом бессмысленным побед.

Стальная двигалась на Русь лавина,

А ей навстречу русский плыл мороз.
Меня, из оснеженного Берлина,
Принес заледенелый паровоз;

И город юности, почти забытый,

Под саваном рождественских снегов,
Меня встречал поруганным, разбитым,
Придавленным под каблуком врагов;

Но в холоде нетопленной квартиры,

В тот страшный год бесчисленных могил,
Ты так высоко говорил о мире,
Так вдохновенно Божий мир любил.

И стало мне невыносимо стыдно

За мой костюм, за мой «приличный вид»,
Но стало в этот вечер очевидно,
Что враг моей страны не победит.

Благодарю тебя, Великий Старец,

За эту и за много прежних встреч,
От юности до старости скиталец,
Всегда несущий вышней правды меч.

ПАРАЛИЗОВАННОМУ ДРУГУ

Борису Ивашенцову[24]

Мне стыдно, друг мой, приходить к тебе,
Мне стыдно потому, что я здоровый,
А на тебе тяжелые оковы
Болезненной покорности судьбе —
И неподвижности. В твоем окне,
Как в сумрачном мелькании экрана,
Проходит жизнь, которую так рано
Ты видеть принужден уже извне.
Тебе наскучила сочувствий ложь,
Знакомых вид — всегда такой печальный,
И тихий марш, как будто погребальный,
Что по стеклу выстукивает дождь.

1940

ПАРИЖ [25]

Ирине Кнорринг и Юрию Бек-Софиеву