С завода я увольнялся заочно: уже плохо ходил, поэтому договорился с коллегами, с отделом кадров и смог уволиться не выходя из дома. Кто знает, что такое оборонное предприятие, понимает, как непросто было осуществить такую процедуру.
Мне очень нравилась моя новая работа, новая зарплата, мне казалось, что я нашел выход. Во мне появилась уверенность, что я не останусь без куска хлеба, даже если полностью потеряю способность двигаться. В целом это невероятное упорство, невероятная сила духа — все это я замечал в себе. Каждый день я вставал утром, аккуратно, по стенке, добирался до своего рабочего места, работал и занимался каждый день. Вскоре я не смог выходить на улицу. То есть я не мог спуститься по ступеням, а пандус я не признавал. Жена и мать надавили на меня и все-таки заставили лечь в больницу. Я пролежал там всего десять дней. Опять же, забегая немного вперед: результатом моего пребывания в стационаре стало инвалидное кресло и пенсия по инвалидности.
Приведу несколько рассказов тех лет.
* * *
Некуда идти, бежать уже смысла нет даже. А соль времени разъедает плоть почище кислоты. Жаль, что столько времени уже прошло. Особенно жаль, что это еще даже не половина. Страшно быть в это время. Страшно осознавать, что времени нет и, как масло по хлебу, размазана сущность по череде одновременных событий. Не было, нет и никогда уже не будет. Самый верный факт — собственного рождения. Все остальное под сомнением. Мириады событий производят мириады потомства. И не хватает никакого воображения, чтобы в шевелящейся биомассе найти что-то поэтически возвышенное. Зато совершенно легко различаешь свое испорченное ужасом и ненавистью лицо. И это мысли одного только дня. Хочется верить, что они нереальны. И это не моя вина, что в аду я окружен одними только своими отражениями, в то же самое время, когда пустоты головы моей раз за разом протаскивают меня по одним и тем же кругам. Ржа багряного ковра простирается до самого горизонта, великолепие увядающей осени в пылающем костре упавших мертвых листьев, великолепие Смерти в усердии ветра, что листок к листку укладывал картину погребального костра. Каждый луч солнца — прощальный. Серое уныние неба на фоне пылающего леса. Можно упасть в этот пожар и сгореть в нем, не очнувшись никогда. Можно бежать вслед за дождем и уже не вернуться. Хочется кричать, подобно шелестящим деревьям, но можно лишь молча восторгаться. Очередной багряно-красно-желтый лист сорвался и зашелся в прощальном танце. Так неизбежно и трагично не может умирать даже актер на сцене. Снег начинает падать с ощутимым стыдом. Он не может сделать и части той красоты из красок и движения, какую способна воссоздать Осень.
Тем временем в палату бесшумно вошел санитар…
* * *