Иногда работает. Искалечишь Печать — и Дар уйдёт, иссякнет. Только бывают осечки, даже у взрослых. А у детей бывало, что Печать почти восстанавливалась, даже и несколько раз. Слыхала про такие случаи от Морковки. Вот он наконец вспомнил, что можно заговорить:
– После уничтожения или повреждения Печати у ребёнка Дар иногда может оставаться. Но развиваться искажённо. У стихийников с Даром Музыки эти способности особенно непредсказуемы — Дар сам по себе плохо изучен. Вам нужно было учить её. Учить…
Мысленно похлопываю названного братца по плечу.
– Одного не понимаю — почему вы и её не убили, — негромко говорит Гроски.
Муха почти перестала трястись. Теперь кривит губы в дикой гримасе.
– Ирлен не дал бы сделать этого. После смерти Морио он едва не помешался. Бедный, глупый мальчик… целых два года не писал стихи. Я не могла ему сделать настолько больно. Он говорил, что видит в девчонке ту… Говорил, что она последняя его отрада. Так замкнулся в себе. И я решила — пусть. Я… я думала, что девчонка теперь безопасна, я читала, что достаточно нарушить целостность Печати. А мой мальчик был так рад, когда она пела. Он даже снова начал сочинять стихи… читать мне…
С души воротит слушать это и смотреть, как она пялится на сыночка. С зашкаливающей, тошнотворной нежностью.
– А потом вы заметили, что у девочки сохранились элементы Дара. Что — она начала неосознанно вплетать его в песни?
– Это выяснилось случайно. Мы любили устраивать маленькие домашние концерты. Стихи и песни… вам не понять. На прошлые Перекрёстки собрались только со старыми слугами. Ирлен читал. Он был не совсем в форме — бедный мальчик, опять вспомнил Морио… Слуги слушали плохо, хотя и пытались льстить.
Представляю, что ж там была за блевотная графомания. Если даже недоумистые слуги сломались.
– Потом она запела — Ирлен настаивал, чтобы она пела, в память о той… Мы с сыном носили амулеты, с самого её Посвящения — я настояла. На слугах амулетов не было. И они оказались очарованными. Повторяли в восторге, что это прекрасно. Они даже не помнили — что именно слышали. Их легко было убедить, что они в восторге от поэмы Ирлена.
– А ваш сыночек, надо думать, захотел повторить опыт. Или предложение исходило от вас?
– Я была против. Это было неосторожно, неосмотрительно. Но Ирлен загорелся идеей. Дать этим грубым критикам почувствовать настоящую силу своих строк. Получить то, что он наконец-то заслуживал. Это вскружило мальчику голову, он снова готов был жить, а я… я никогда не умела ему отказывать.
Сыночка-корзиночка придушенно хныкает в ковёр. Пока его матушка добросовестно рассказывает. Что сначала они, конечно, попробовали на слугах ещё несколько раз, теперь с расстояния. Потом приглашали на чай вдов и сирот — по благотворительности. Посидеть за вкусным столом, послушать стишки в нагрузку. Маленькая Сирена не давала осечек, навострилась добивать голосом до нужного зала со второго этажа. И рада была угодить папашке и бабушке. Только пришлось установить сигнальный артефакт-колокольчик — чтобы девочка знала, когда папаша начинает выступление. Чтобы не начала петь раньше и какого-нибудь другого поэта не превратила в идола поколения.
— Стало быть, так и родился этот ваш салон, — Пухлик трёт в кои-то веки выбритый подбородок. — «Сила искусства» — ну да, как же. Сначала вы приглашали сошек помельче, потом осмелели и принялись за сливки общества. Даже придумали причину, по которой ваш сынок не желает выступать вне салона или печатать свои вирши. Дух Морио. Привидение — отличный способ заманить публику. А так-то получается, вы просто скрывали — насколько на самом деле бездарны его стихи. У тех, кто слышал их не под воздействием Сирены, могли возникнуть нехилые такие вопросы. Боженьки, до чего изобретательно — просто моё почтение. Но теперь мы добрались до самого интересного, я прав? До сирен и до вашего вызова.
Мясник, откинувшийся в кресле, задумчиво салютует дартом — ага, прав, Пухлик, валяй дальше. Пухлик валяет. Частично становясь самим собой.
– Интересно бы знать, если всё было так шоколадно, — для чего было закупать сирен, у которых может быть только одно предназначение? Вы хотели заменить ими девочку. Заметили, что Дар у Сапфи растёт, а? Поняли, что она становится небезопасной? Я слышал, у Магов Музыки в подростковом возрасте бывают срывы. Контроль летит в вир болотный — такое уж времечко.
Муха молчит. Даже когда Мясник с намёком ей делает пальчиком. Лицо озлобленное и испуганное — но она молчит. Только взглядом упирается в сыночку.
Но Пухлик — тот ещё законник, куда там Крысолову.
– А-а-а, вот в чём загвоздка, Ирлен перестал так цепляться за дочь, смирился с утратой Морио… — Муха расслабляется, и зря. — Нет, иначе. О какой черноокой певчей сирене ваш сын говорил в самом начале, на салоне? Он ведь это не о Морио, так? Ставлю свою Печать — он начал уделять дочке уж слишком пристальное внимание. Провозгласил её своей музой. И малость на ней помешался. А когда вы сказали, что это заходит уж очень далеко…