– Он на меня накричал, — подрагивающий, трагический шёпот. — В первый раз… из-за этой грязи. Даже из-за нойя он никогда не повышал на меня голос. Всегда был моим мальчиком.
«Ы-ы-ы-ы-ы», — хрипит на ковре сорокалетний мальчик.
– Стало быть, страх и ревность. Только вот вы же понимали, что просто убить Сапфи, как Морио, нельзя. Сами вы рук марать не любите…
– Я не убийца, что бы вы обо мне ни думали. И она всё же моя внучка. Дочь Ирли.
– Высокие, высокие отношения! Наверняка вы хотели обратиться в Гильдию Чистых Рук, только вот с Гильдией пару месяцев назад вышла какая-то оказия, я даже себе не представляю, какая. А их конкуренты осторожны. А ещё наёмники суеверный народ — так? Убить ребёнка… ребёнка крови нойя — это же проклятие на Дар. До конца жизни не отмоешься, за такое только совсем отбитые берутся. Нет, можно было б найти — я не спорю, только вот сыночка бы вам за такое спасибо не сказал. Тут разом и потеря славы, и потеря вдохновения, потеря дочки… И вы продумали нехилый такой план — не без ущербов, но довольно интересный.
Физиономия у Пухлика почти добродушная, когда он перечисляет пункты плана. Раз — убрать девочку подальше от отца, побольше восторженных поклонников для него, поездок «для вдохновения». Поменьше контактов — сказать, что девочке нужна женская рука, обучение манерам, что угодно. Два — купить и начать дрессировать сирен, сказать, что на всякий случай — ведь девочка может заболеть или сорваться, кто там знает.
– Кто дрессировщик? — подаёт голос Палач.
– Некий господин Опланд, мне дали рекомендации, — отвечает Муха. — Он наведывался к нам шесть раз и добился поразительных результатов.
Да уж — поразительных, бедные малыши запели, как только команду услышали.
– Дело осталось за малым — обставить действо. Думаю, девочке вы давно уже вкладывали в голову, что она чудовище, уродка. И что за ней придут. Теперь вот начали говорить, что придёт устранитель. Дальше — маскирующий артефакт и анонимный вызов в «Ковчежец». Именно Рихарду Нэйшу — потому что для плана нужен Дар Щита.
План старой, свихнувшейся мрази. На после-приёма, — она же на этом настаивала, от этого все её «только для избранных». Когда разъедутся гости — устранитель останется, помня, что в доме где-то чудовище. Муха выведет девчонку из комнаты. Сама утащит подальше сыночка под каким-нибудь предлогом. Или усыпит. Девочка запаникует, когда увидит, что её пришли убивать. Ударит Даром. Только вот Щиту Нэйша это будет нипочём, и ответный удар дартом положит девчонку на месте.
Только вот мы вперлись в коридор раньше времени. А Мясник поймал внезапный ступор в шаге от Певчей Птахи.
А я чуть не ударила. Была вот настолечко — от того, чтобы…
Если б не Пухлик.
– Вот уж чего не могу понять — почему вы выбрали такой драматичный способ. Отделаться чужими руками — это мне ясно, но… вы не пожалели собственный дом. «Прорыв сирены» — серьезная штука, не будете же вы говорить, что не знали о ней? Или на искалеченную Печать надеялись, а? В любом случае, ваш сынок мог после поинтересоваться — а откуда на приёме некий господин Нэйш. Ладно, вызов вы бы на кого-то из поэтов спихнули, есть же госпожа Та-что-пишет… Но всё же — зачем столько драмы?
Муха глядит на Пухлика с недоумением и лёгкой насмешкой. Свысока.
– Вы не поэт, так ведь? Ни на полногтя. Наверняка вы даже не читали Сапфиру Элебосскую.
– Не довелось, да. Не проясните?
– Это поэзия, — мерзенькое придыхание. — Серебряные блики. Безжалостный охотник и сладкоголосая сирена, которая завлекает его. Бедная певчая птичка, попавшая в когти…
– Я, конечно, уже понял, что вы основательно тогосеньки — но всё-таки попытаюсь: чи-и-и-иво⁈
– Вдохновение, — сипло подаёт голос Морковка. — Она хотела… Её сын в прошлый раз перестал писать с утратой Морио. Но Морио умерла во сне — это оказалось… недостаточно поэтичным. Недостаточно драматичным. Здесь же… она хотела сделать это его «искрой». Убедить, что это была поэтичная смерть, высшее предназначение… будто в стихах Сапфиры.
Звучит настолько в духе Морковки, что мы с Пухликом пялимся, приоткрыв рты. А он продолжает говорить так, словно не может остановиться:
– С одной стороны девочка бы показала, что она опасна, и Ирлен бы не смог этого отрицать. Ему оставалось бы принять вариант с заменой — с сиренами, так что он не лишался ни славы, ни восторженных почитателей — самого… главного. А его «искра» стала бы вечной — она бы погибла поэтической смертью, воплотив в своей кончине стихи той, которая дала ей имя…
– Я всегда дарила своему мальчику самое лучшее, — шепчет безумная старуха в кресле. — Мечтала подарить ему вечность. Вдохновение, подъём… навсегда.
А потом наверняка бы нашла возможность вернуть его в стойло, подобрала бы невесту… а там и наследнички бы пошли.
Сейчас наизнанку вывернет от этого места. Пошлых стишков, высокого духа искусства. Дурачка, вообразившего себя великим поэтом. И его мамашки, которая помешалась на сыночке. Теперь вот оправилась до того, что поправляет пёрышки.