Роль беспристрастного наблюдателя сильно не по мне. Однако я попытаюсь как можно точнее описывать увиденное.
Пришлось отвлечься на умывание. Лайл уже готовится ко сну. Я уверил его, что меня тоже клонит в сон. То печенье, которое мне удалось сохранить, я обернул салфеткой и положил за тумбочку. Найдите его там, если нужно будет для расследования.
Скоро погасят свет. Помогай нам, Единый. Я не знаю, что таится здесь во тьме по ночам и кто или что навещает спящих, чтобы забрать у них боль и память. Однако намереваюсь узнать. Предчувствие говорит мне, что дело может оказаться куда страшнее, чем мы предполагали. Если так и будет — прошу, закончите за нас и прекратите то, чем занимаются Тройоло.
Я хотел попрощаться в конце этих строк, Мелони. Однако тебе едва ли доставит удовольствие переводить всю эту сентиментальную чушь. Живи счастливо, Укротительница Зверей. Иногда смотри на море в память о глупом старом Альбатросе.
И скажи другой Укротительнице — пусть она остаётся такой же как сейчас невыносимой.
До самого конца.
ЖУРНАЛ НОЧНОГО БДЕНИЯ В НОЧЬ НА 1-Е СТРЕЛКА
10 часов. Только что погасили свет. Лайл уже в постели. Судя по всему, его мгновенно сморило. Как хорошо, что не нужно макать перо в чернильницу. Всё же писать на весу немного неудоб (уходящий вниз росчерк).
Из-за флектуса кажется, что ночь отступила, очертив призрачно-голубоватый круг, в котором я сижу. Тетрадь видна довольно явно, теперь только бы вспомнить навыки пансиона и писать разборчиво.
11 часов. Часы на стене едва различимы в темноте. Однако мягкие удары, отдалённые, вкрадчивые доносятся из холла, снизу. В коридорах тихо. И ни звука из остальных спален.
Лайл всхрапывает и брыкается, ему снится недоброе. Скомкал одеяло, правая нога свешивается с кровати. Окликаю его шёпотом. Потом громче. Но он только бормочет что-то невнятно и вновь погружается в сон.
Мне спать всё ещё не хочется. Темнота вокруг кажется живой, шевелящейся. Там, за пределами голубоватого круга, таится неведомое… и эта тишь, нет даже ночных распевов тенн, к которым я привык в питомнике.
Я специально отдёрнул занавески в своей комнате. Но луна простужена и отсыпается под сотней плотных серых одеял. Наши окна выходят на сад, а вечерние фонари в нём гасят с отбоя. Со двора не приходит ни капли света.
Из-за флектуса глаза плохо привыкают ко тьме. Почти не вижу, что творится в моей комнате. И главное — в комнате Лайла. Поскольку я бодрствую, что бы ни случилось — это будет направлено на него.