Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

— Так бывает? — спрашивает у себя под нос старик то, что хочу спросить я. И сам же отвечает:

— Нет.

— Как же так вышло?

— Потому что она рехнулась.

— Бетси? Полли?

— А есть разница⁈

Диалог с самим собой, перемежаемый хихиканьем… И глаза Лайла, который как будто совсем не слушает старого Найви — он ведь беседует с главой лечебницы, той лечебницы, что пропахла безумием от подвала до крыши. Где не в себе даже псигидра, не в себе все и вся. И Лайл со всеми тоже: у него на лице так и цветёт добродушная улыбочка, а глаза…

Разве может из глаз судорожно ощериться крыса⁈

— Славненько. Чудненько. Прекрасненько. Она, значит, улавливала ваши сигналы. А дела-то потихонечку начали идти всё хуже и хуже, особенно после смерти вашей основательницы. Дайте-ка догадаюсь: некоторые учителя стали понимать, что у деток какой-то слишком радостный настрой? Начались проблемы с магией? Что, смерти? Дурная слава заведения?

— Это были досадные случайности. Всегда бывают.

Улыбка Полли не меркнет ни на миг, не теряет в яркости.

— Ага. И поползли слухи. Чтобы погасить которые, надо думать, пришлось выложить остатки состояния доброй леди. Приют пришлось распустить, сироток раздать, а вы с другими воспитанницами остались гадать, что делать, но тут подвернулся добрый Тройоло, и удалось развернуться как следует. «Безмятежность»: куча больных и вкусная, питательная пища для псигидры. Постоянная смена блюд. Одного не понимаю: как вы ей-то привили местный режим. Поделитесь секретами, а? А то мы тут как-то были в Зеермахе… проездом, дрессировщиков посмотреть. Готов бочонок вишнёвого эля поставить: они б вам памятник воздвигли.

— Ну-у-у, просто Бетси очень умная!

Птичка щебечет, взмахивает крыльями, вскидывает головку. Очень-очень умная, да-да, и очень-очень добрая, она всё слышит, всё понимает… она знает, что нужно ждать сигнала и только потом приходить к бедным, несчастненьким. Просто приходится ждать на первом этаже и потом просить её вернуться, в шесть утра, но это ничего, потом можно выспаться с утра и ещё немного днём… А если не удаётся — ну, есть бодрящие зелья.

— Абсолютный эмпат, — бормочет Найви. — Ай-яй-яй… редкость какая… умная красавица, умная. И частичное замещение разума, вот оно как…

— Что? — в горле сухо, только дерёт немного. — Это как у варгов?

— У варгов — мост. Две стороны. А тут одна. Псигидра принимает её сознание как своё. Прониклась.

— Ч-что? Почему?

— Общие цели. Общее безумие.

— Я думал, это ты безумен.

Старик кидает сердитый взгляд из-под спутанных прядей.

— С вами вылечишься…

И начинает насвистывать песенку. В такт Полли — та всё поёт, поёт о том, какая замечательная Бетси, и что мы совершенно зря всё это затеяли.

«Абсолютный эмпат», — фраза заседает внутри занозой, поворачивается так и этак. И что это значит?

«Что у нас большие проблемы», — говорят глаза Лайла. Его настороженный, скользкий взгляд. Лайл, конечно, не упустил ни слова из моей шепотливой перебранки с Найви. Но всё ещё пытается тянуть время… или он просто хочет добыть из неё побольше информации?

— А высыпаетесь, значит, в разные часы, потому и кажется, что вы всё время на посту. Снимаю шляпу. Ну, э-э-э, сниму, как только у меня она будет. А можно вот ещё так… Вы тут столько лет. Как она вас-то не того, а? Потому что вы — поставщик здоровой пищи и попутно ещё немножко псигидрин мозг?

Женщина-птичка смеётся серебристым, почти застенчивым смешком. Будто приглашает всех нас поиграть. Раз-два-три, самое лучшее время для страшных загадок — ночь, ребятишки…

— Потому что у неё ничего нельзя взять.

Слова вскипают внутри. Протискиваются из груди сквозь горла — и мне кажется, что меня рвёт ими, чернильными и горькими, с вязким привкусом — жути.

— Потому что она давным-давно… может быть, с детства, да? Вы же не испытываете этого. Ни грусти. Ни горя. Ни тревоги. Безмятежность… вы так назвали лечебницу неслучайно, правда? Одна только безмятежность, и радость, и счастье. Но не сочувствие. Не сострадание. Не сомнения, да? У вас ведь нет сомнений, вы никогда не сомневаетесь, сомнения же причиняют боль…

Она рассыпается в мелких кивках — и вдруг оборачивается механической куколкой из шкатулки. Сейчас взмахнёт рукавами, пустится танцевать под задорную музыку…

С неестественным высоковатым смехом.

— Единый… эта тварь изувечила вас ещё в детстве, а вы теперь увечите других. Во имя чего… своей идеи? О всеобщем счастье? О том, что можно всех… вот так разом…

— Изувечила? Какие глупости!

Голос её поднимается и звенит, звенит, отражаясь от стен коридора. А улыбка всё расширяется, обращаясь в маску уличного клоуна.

Кажется, сияние теперь исходит не от глаз — от самой фигуры. Золотистое сияние. С потолка над её головой.