Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

— Серьёзно — альфин? Но это же кошечка до черта здоровая? И вы думаете её дартом положить? Или вы вдвоём на устранение ходите? В смысле, один держит, другой лупит?

— Бью обычно я. У Лайла другие функции. Но если говорить об охоте на альфинов — то поддержка напарника, конечно…

— Боженьки. С удовольствием соберу в сундучок всё, что от тебя после такой охоты останется.

Лайл Гроски чем-то люто озабочен, очень может быть даже мной. Поглядывает с сомнением. То ли ему жалко питомника, то ли я не сумела правдоподобно натрепать — кто я такая. Может, стоило отработать по схеме «сирота и дочь портовой шлюхи»?

Начинаю нервничать и отпускаю на волю язык совсем.

— Чёрт, я бы подписалась на такое дельце. А на какое ещё можно подписаться, кроме как кормить ваших зверушек посетителями? В смысле, у меня Дар Огня, и я не знаю — как я у вас, могу чем-нибудь пригодиться? А то выгребать навоз из вольеров — как-то не моё. Э, а насколько у вас питомник чокнутый по шкале от одного до десяти, где один — это Эрдей, а десять — Велейса Пиратская?

— В хорошие дни — пять, — выдыхает Лайл Гроски. Тут «поплавок» начинает замедляться, а потом шумно всплывать из глубины. Папанька поднимается на ноги и заканчивает внушительно: — В плохие — двенадцать.

Звучит чертовски подходяще, и я ему это говорю.

Потом мы поднимаемся на скрипучий причальчик и идём по тропинке между деревьями и кустами от реки к вольерам. Из вольеров ржут и рычат — издалека слышно — а потом долетает вопль:

— Калатамаррэ! — и что-то про сыновей криволапой собаки, рождённых с задом вместо головы. Потом начинают полнозвучно орать на языке нойя. Папочка прислушивается и малость спадает с лица.

— Так, знакомство с Амандой пока отменяется. Похоже, вольерные только что грохнули ящик притирки для чешуи. И она, ну…

— … сделаю так, что ваши отростки пустят корни в землю, сухорукие идиоты с мозгами слизней!

— … немножко не в духе.

— Всегда мечтала быть отравленной в первый день на новом месте! — пытаюсь я в оптимизм, но судя по физиономии Лайла Гроски — получается больше в реализм. Он косится в сторону вольерной драмы очень красноречиво.

— Арделл и остальные на ярмарках, будут с добычей ближе к вечеру, так что…

— Всё в порядке, Лайл, — влезает разлюбезный Нэйш. — Я могу показать Кани питомник. Просто небольшая прогулка. Познакомиться с новым местом.

Неведомая нойя в отдалении заворачивает что-то сложносинтаксическое, с поминанием родителей вольерных, Рифов, ишаков и рук, годных разве что на то, чтобы засовывать их в высокостратегические места. Что-то угрожающе бахает, и испуганно взвывают несколько мужских голосов.

— Звучит так, будто вольерным не помешает небольшая помощь, а? — продолжает Нэйш невозмутимо. — И боюсь, именно в этом случае помочь можешь только ты. Не беспокойся, Лайл. Со мной она в безопасности.

Кажись, папанька опасается оставлять меня в компании своего напарничка ещё больше, чем бросать мне на растерзание питомник. Но человеколюбие в нём перевешивает, так что он кидает: «В закрытую часть не заходите» — и несётся на звуки разборки.

Рихард Нэйш берёт меня под руку таким галантным жестом, что я готова прослезиться. И уплывает со мной на буксире в образцовую экскурсию для посетительницы: смотрите, а вот это вот единороги, прелестные создания, правда? А вот у нас в клетке грифон — крылья оперённые, это потому что летающий, редкость сейчас… Тут яприли, там алапарды…

Закрутить с ним, что ли. С Нэйшем. Ясное дело, ненадолго — у него поперёк рожи значится: «Сердцеед, каждая ночь с новой». Но так, из интереса. Просто вообразить– какое у папаньки станет лицо…

И да, зверюшки тут ничего себе, особенно единорог-драккайна Вулкан, с которым мы приветственно друг другу фыркаем пламенем. Только мне интересно не это.

— А почему с этой нойя может помочь только Лайл? У них там что, самую малость…

— Самую малость, — он отпускает мою руку и поворачивается лицом. — Ты можешь спросить у него… потом, когда скажешь. Или до того.

Это самое «скажешь» ёкает у меня внутри как-то нехорошо. Но только ведь знать он не может, потому я выдаю Мину Великого Недоумения. «Клык» переваривает её с лёгкой насмешкой. Возле губ у него обозначаются два резких круга — набросок для улыбочки.

— Всегда было интересно — как это: встречаться с родителями после долгой разлуки. Тринадцать лет, не так ли. Или больше?

Смотрю вправо-влево, но подслушать могут разве что керберы и игольчатники в клетках.

— Как ты вычислил?

— Малость знания анатомии, долгая практика наблюдений за мелочами, –вытягивает пальцы, будто держит карандаш. Проводит линию в воздухе напротив моего лица. — Общий разрез глаз. Форма ушей. Скулы, подбородок…

Пальцы прикасаются к подбородку — совсем чуть-чуть. Улыбочка стала шире и теперь дразнит.

— Эй, я-то думала, я вся в мамочку!

Мы стоим близковато, и мне приходится задирать голову, хотя рост у меня не такой уж мелкий.

— Ну, и что теперь? Ты ему расскажешь? Просто я-то пока не собиралась. Понаблюдать за папашей в естественных условиях — здорово, правда?