Под крышей с потускневшей черепицей полно гнёзд золотистых тенн. Тенны распелись и звенят — и ещё целую минуту Гриз кажется, что это звенят детские голоса, что река закована в белые доспехи льда, а она сама в упоении кружится на гладкой поверхности. А из-под ног расходятся маленькие трещинки — и в стылой воде вот-вот проступит синева небес.
И пахнет коричным печеньем и травами.
Да ещё доносится из дома тихая песня.
— Мало народу, — говорит она, заходя в дом и стаскивая куртку. — Что, все на обучении или разогнала?
— Носятся по лесу — весна…
Они никогда не здороваются, не обнимаются, не прощаются. Всегда разговаривают так, будто другая только что выходила на пять минут. Повелось с детства.
— Ты поздно сегодня. Я ждала с утра. Пирожки остывать уже начали.
— Хм. Твои пирожки я ем даже после пирожков Фрезы и Аманды. Они, наверное, обиделись бы, но ты у меня с детства — чемпион.
Гриз лезет в тяжёлую чугунную плиту прошлого века — добывает пирожки опытным жестом. И вовсе они не остыли. И чайник тёплый. Ничего особо не изменилось с её прошлого зимнего визита… да и вообще почти ничего не изменилось.
Тяжёлый, разлапистый комод в углу. Посудный шкаф самую малость потрескался. Кровати за ширмой. Веники трав по стенам, цветы в вазе, книги по травам и выпечке — вперемешку, какие-то детские куртки брошены на кресло — нужно починить…
Может, только добавилась одна крошечная морщинка в уголках карих глаз, так похожих на её глаза. Да пара серебристых волосков объявились в каштановых кудрях — в точности схожих цветом с её кудрями.
Хестер Арделл устроилась у окна, в ласковом танце солнечных пылинок. Прищурившись, делает последние несколько стежков — латает чьи-то подранные штанцы. Обрезает нить и приветствует дочь улыбкой.
— У тебя в волосах хвоинки. И вот, листик около уха залетел.
— Подарки леса, — Гриз встряхивает головой, но потом подходит, позволяет материнским пальцам выпутать лишнее. — Я прогулялась по старым тропам. Поглядела вехи.
— Была возле общины?
— Какой толк. Нарвусь на детей — подымут визг, а если на знакомых… может, они будут визжать ещё громче. Ни к чему их волновать — и так весна.
Материнские пальцы ласково треплют волосы, гладят плечо.
— А как твоя весна, доченька?
— Как у яприля, — усмехается Гриз. — Временами хочется плюхнуться в болото, а к ночи — ещё и заорать на всю округу. Всё как всегда, словом.
Таиться от матери бесполезно. Она и так… не до конца, но немного в курсе, потому что они стараются хотя бы раз в девятницу говорить через воду. Да и был ведь ещё тот визит два месяца назад.
А даже если бы и не было его — Хестер Арделл умеет замечать как никто.
— Не всё как всегда. Ты пришла срочно. И явилась с новостями. С такими новостями, что тебе пришлось идти по вехам. И ты внутри точно щупальце скортокса — сейчас метнёшься, обожжёшь. Расскажешь?
— Это можно потом, после неприятной части, — Гриз отмахивается, поморщившись. — Ага, он знает. Стражи ему донесли. Я так думаю, явится скоро. Лучше будет, если ты меня подготовишь. Есть что новенькое?
Во время бесед через Водную Чашу она не спрашивает мать про общину. Будет важное — скажет. Сейчас тоже не задаёт вопросов — подтягивает под локоть заварник с душистым травяным чаем, прикусывает второй пирожок и слушает мерный материнский голос, уносясь по тропе за на две мили к востоку от реки — к общине, где скопление таких же вот небольших домиков-корабликов; и есть длинные загоны для больных и раненых животных; и отдельный дом, где живёт шуршащая память на сотнях листов; и два более длинных дома для детей — девочки в одном, мальчики во втором, только после проявления Дара, а до того за тобой присматривают «матери общины»… Те, что прядут, и заготавливают травы, и готовят, и берегут знания варгов.
Вслед за голосом Гриз входит туда, где для неё уже восьмой год как всё запретно. Заглядывает в окна, гладит по лбу круторогую, упрямую козу. Хлопает по крупу захворавшего единорога. Людей мало — весна, и нужно блюсти угодья: принимать зверей, бегущих от капканов и охотников, и обучать юных варгов, и читать следы, смотреть на тропы…
— … сейчас мало кого увидишь. И связаться тоже — едва ли: вся эта блажь по поводу того, что маги следят через Водные Чаши, докатилась и до общины. Старая Тельма свою приспособила под ночной горшок. Корди… помнишь Корди? Говорят, перешла в общину в Ирмелее, две девятницы как. Бойенна — та ушла в общину к терраантам, у неё с ними хорошая связь. А про Йона я тебе говорила? Он решил с нойя попутешествовать — посмотреть на долину фениксов, ушёл с лейром, только это было ещё до зимы. Хармари — у неё, кажется, что-то начало получаться в городе, она всегда хотела повидать в город…
Имена… имена… будто опавшие лепестки земляники. За ними те, кого когда-то называла — «брат», «сестра», «малыш».
— Странно. Я видела Олли, она сейчас в цирке Эрнсау. Так вот, она говорила что-то насчёт того, что община теперь закрыта. Якобы Джод хочет сберечь оставшихся.
— Всегда были те, которые прыгают через заборы. А некоторые прыгают куда выше — только не со мной ты должна говорить об этом.
— Понятно.