Путь воина

— Не будем затевать новую свару, господин Калиновский. Сейчас я прикажу привести этого казака, и мы вместе попытаемся разговорить его.

Слова Потоцкого растворились в грохоте взрывов. Гетманы оглянулись и увидели, что первые ядра взорвались в южной части лагеря, где стояли продовольственный обоз и пехота. Теперь, когда Хмельницкий додумался поставить свои орудия на легкие колесницы, его артиллерия неожиданно появлялась то в одном, то в другом месте и, направив удар на один сектор лагеря, терзала его в течение десяти-пятнадцати минут, чтобы скрыться еще до того, как польские бомбардиры успеют развернуть свои орудия и пристреляться по ним.

— В атаку пошли татары! — вздыбил коня полковник Чеславский, указывая на правый фланг. — Прикажите перебросить туда хотя бы две роты пехотинцев.

— Успокойтесь, полковник, штурмовать укрепленный лагерь татары не станут. Они даже не представляют себе, как это делается, — спокойно заметил Потоцкий.

— Но у них в последнее время вдруг непонятно откуда появилось много ружей и пистолетов. И стреляют они не хуже, чем из луков.

— Хорошо, передайте полковнику Ядвинскому, пусть переведет в ваш сектор две роты пехотинцев! Но своим прикажите в перестрелку не вступать. Не теряйте людей. У нас их и так немного.

Потоцкий оказался прав. Штурмовать лагерь татары не стали, им это было ни к чему. Разбившись на три отряда, они устроили три бурлящих водоворота — у казаков это называлось «крутить черта». Без конца проносясь мимо польских валов, они обстреливали драгун Чеславского пулями и тучами стрел. Это уже была третья атака, и после каждой из них полк нес потери не столько в людях, сколько в лошадях. Постепенно спешивая поляков, татары еще и лишали их съестных припасов: сотни лошадей приходилось добивать в один день.

— Адъютант! — подозвал Потоцкий одного из офицеров. — Передайте полковнику Чеславскому, пусть атакует татар. Увидим, как они поведут себя.

— Они сразу же уйдут за реку и, рассыпавшись, станут расстреливать нас из луков, — ответил адъютант, прежде чем поспешил выполнить приказ командующего.

Услышав это, Калиновский едко рассмеялся.

— Вот времена настали! Теперь каждый хорунжий пытается поучать коронного гетмана, — совершенно некстати пожаловался ему Потоцкий, чем вызвал настоящий взрыв саркастического смеха у всей свиты Калиновского.

— Господин коронный гетман! — наконец показался на холме у хуторка майор Торуньский. — Казак неожиданно заговорил!

Гетманы переглянулись.

— Действительно, заговорил?

— Мы имитировали казнь! Пытались посадить его на кол! Тут-то он и взмолился.

— Что-то не верится мне, чтобы казак, столько молчавший, взмолился, увидев перед собой кол, — проворчал Калиновский. — Но выслушать его в любом случае надо.

— Сюда этого разбойника! — побагровел Потоцкий. — Я ему сейчас такое сымитирую, что он сам на кол попросится!

21

Пленника приволокли и швырнули у шатра Потоцкого, у которого уже собрались почти все командиры полков и знатные польские аристократы.

— Негоже, чтобы он валялся, — довольно спокойно заметил коронный гетман. — Усадите его на стул и дайте ему водки.

Пока слуги выполняли приказ графа, в лагерь вернулся большой разъезд драгун, посланных в разведку.

— Господин гетман, — доложил его командир. — Со стороны Чигирина приближается черная туча. К Х? мельницкому подходят войска.

— Что значит «подходят войска»?! — подхватился Потоцкий, бросаясь к коню. Он делал это с такой решительностью, словно сейчас же намерен был поднять все свои полки и двинуться на врага. — Кто подходит? Сколько их?

— Мы не могли приблизиться. Там казачьи и татарские разъезды. Но, судя по облаку пыли, тысяч десять, не меньше.

В эти минуты никто не обращал внимания на пленного. Но даже если бы внимательно присматривались к нему, все равно не заметили бы, как, неспешно прикладываясь к кварте с водкой, старый казак гасил в ней коварную волчью улыбку. Хмельницкий все делал так, как условились. Но при этом гетман уверен был, что и «ангел смерти» тоже сдерживает свое слово. Сегодня утром к лагерю Хмельницкого действительно должно было подойти подкрепление. Но не более трех тысяч. Еще две тысячи — это те, что ночью пошли им навстречу.

Само подкрепление состояло из обоза и плохо обученных новобранцев, только недавно прибившихся к запорожскому лагерю повстанцев. Но, чтобы усилить впечатление, Ганжа устроил показное шествие армии, присоединив к нему табун татарских коней — подарок хана, все еще не спешившего присоединиться к повстанческой армии.

— В восточном секторе опять начала обстрел артиллерия, — доложил кто-то из полковников.

— Вижу, что начала, — замялся у коня Потоцкий. — Выведите своих драгун и гусар и ударьте по ним! Захватите эти орудия!

— Их прикрывают кавалерия и пехота. Пушкари успевают отойти за свои валы раньше, чем мы добираемся до них. И потом вновь занимают позиции, прежде чем мы, потеряв два десятка убитыми, возвращаемся в лагерь.