Путь воина

Полковники ушли, убежденные, что все сложится именно так, как задумал их удачливый гетман. Но, оставшись наедине с собой, Хмельницкий вновь вернулся к карте и, взглянув на расположение польского лагеря, саркастически рассмеялся: никакие откровения наших «ангелов смерти» не заставят поляков оставить эту крепость, сказал он себе. Никакие! У них еще есть продовольствие, есть вода и порох. Кроме того, существует несколько участков, вполне пригодных для прорыва нашего окружения, причем они очевидны. Поляки конечно же останутся и дадут нам бой. Оказавшись на месте Потоцкого, ты избрал бы только такой исход противостояния. Так почему же ты считаешь, что Потоцкий должен мыслить иначе?

…Потому что Потоцкий, тут же возразил себе командующий, будет напуган сообщениями «ангелов смерти». Его поразят численностью татар, сражаться с которыми поляки просто психологически не готовы, а также численностью казачьих войск. К тому же в польском лагере все еще царит смятение после гибели корпуса Стефана Потоцкого под Желтыми Водами, причем зарождается это смятение в умах и сердцах самого главнокомандующего и его ближайшего окружения. А когда высшее командование армии не верит ни в свои силы, ни в свою военную удачу, это уже опасно. Словом, если коронный гетман в самом деле все еще не опомнился после разгрома войск своего сына, он уже сейчас ищет способы избежать битвы, значит, как только увидит, что путь к отступлению пока что открыт…

…Но именно потому, что он помнит о разгроме корпуса Стефана, он и побоится выйти из лагеря. Ведь сына казаки твои разгромили тем же способом — выманив его за валы. Так станет ли отец повторять трагическую ошибку своего неопытного потомка? Лагерь-то вон в каком прекрасном, удивительном месте разбили! В здешних краях другого такого не сыщешь…

…Так уж повелось, что самым упрямым и самым неподатливым оппонентом Хмельницкого всегда являлся он сам. Казалось, гетман способен был убедить кого угодно. У него хватало терпения убеждать часами. Вот только спорить с собой он так и не научился. Вечно не хватало ни терпения, ни аргументов. Так произошло и на сей раз. Отчаявшись прийти к какому-то окончательному выводу, гетман схватил коня и помчался в полк Кривоноса, который располагался чуть поодаль от основного лагеря. Ему вдруг лично захотелось убедиться, что его казаки умеют и готовы устраивать завалы, ямы-ловушки и засады. Он требовал показывать пилы и топоры и даже лично проверял, остры ли некоторые из них; уточнял, хватает ли бойцам, которым завтра же предстоит развернуть все эти работы, лопат. А в конце концов потребовал, чтобы Кривонос отобрал сотню казаков, умеющих подсекать деревья так, чтоб падали они только тогда, когда нужно и куда нужно; были привычны к земляным работам и имели устраивать завалы.

А поскольку гетман был пронизан ожиданием, день этот чудился ему нескончаемым. Солнце застыло чуть выше линии заката и словно бы вмерзло в небесную синь. Казалось, никакая сила — ни земная, ни Божья — не способна теперь сдвинуть его с места.

Вывело же командующего из этого состояния нервной издерганности только то, что, вернувшись в свою полевую ставку, он застал там спокойного, уверенного в себе и своих «ангелах смерти» полковника Урбача.

— Ну и что там у нас?! — обрадовался его появлению. — Ангелы твои не подведут?

— Группу подготовил. До утра решили не ждать, выступят сейчас, под вечер, вроде бы пойдут в разведку, но так, чтобы деликатно подставиться одному из польских разъездов.

— То есть не позволишь ты Галагану помолиться в ночь перед гибелью.

— Зато у поляков эта ночь окажется очень подходящей для молитв. Кроме того, есть уже вести от Зарудного.

— Так, значит, фамилия казака, который уже находится в польском стане, Зарудный?

— Стараюсь как можно реже называть его имя. Пока что знаете его только вы.

— Когда же ты успел заслать его к полякам?

— Поверит ли Потоцкий тем, кого мы сейчас им подошлем, еще неизвестно, а Зарудный давно служит у гетмана. В свое время он был реестровиком, затем — надворным казаком, служившим в охране одной из усадеб Потоцкого. Возможно, он единственный из нашего племени, кому польский командующий еще способен поверить. А главное, он из этих мест и вполне может служить проводником. Направляясь сюда, Потоцкий ведь не проходил урочище, и среди поляков вряд ли найдутся люди, знающие эту дубраву.

— И Зарудный согласен помочь нам?

— Как только выяснится, какой именно путь изберут Потоцкий и Калиновский, он сразу же сообщит нам об этом. Вполне возможно, что к утру мы уже будем знать маршрут и сможем послать корпус Кривоноса в засаду.

— Слишком гладко у тебя все выходит, — проворчал Хмельницкий, вновь и вновь обращая взор к расстеленной на столе карте.

— Точно такие же слова я только что слышал от одного полковника. Правда, тогда речь шла о ваших собственных военных планах, господин командующий.