Путь воина

— Может быть, это и не к месту, ваша светлость, но во Франции сейчас немало говорят об удачном участии в войне против Испании и прочих ее врагов отряда польских воинов.

— То есть речь идет об украинских казаках, — уточнил кардинал.

— Значит, это не поляки? — вскинул брови нунций.

— Хотя и являются подданными польской короны. Чем, увы, они никогда не гордились. Кто и с чего вдруг заинтересовался ими в Ватикане?

— В Венеции, монсиньор, в Венеции. Но ведь вы же знаете, что нам не безразлична судьба римских земель, под чьим бы управлением они ни пребывали.

Мазарини задумчиво кивал. Конечно же казаками заинтересовались не в Ватикане, а в Венеции, как он не подумал об этом?! В канцелярии святейшего престола хотят как можно скорее погасить Тридцатилетнею войну Священной Римской империи. Слишком уж много церковных земель она разорила, слишком много убытков потерпели государства, а значит, и церковь Христова. Но из этого не следует, что папа способен отказаться от поддержки венецианских дожей и австрийского императора, которые как раз сейчас обостряют войну с Турцией и прочим мусульманским миром.

Одна из причин, по которым Риму хочется поскорее установить мир в Европе, как раз в том и заключается, что, высвободив силы, истекающие кровью в межхристианских сражениях, святой престол тотчас же попытается нацелить их на владения Османской империи.

— Украинские казаки в самом деле воевали настолько хорошо, как об этом твердит молва? — спросил нунций.

— Это хорошо обученные, закаленные воины. Контракт, по которому они сражались на стороне Франции, закончился, однако некоторые из этих воинов остаются, чтобы и впредь служить под знаменами Людовика XIV. Основная часть их полка отбывает или, может, уже отбыла на родину.

— Некоторая часть, вместе с князем Гяуром, отбывает со дня на день, — решил удивить его своей информированностью и в то же время исправить свою оплошность папский посол. — Однако полковник Сирко с сотней казаков все еще остается во Франции.

— Что ж, вам лучше знать, господин нунций, — ничуть не устыдился своей неосведомленности кардинал Мазарини.

— В последние дни мне приходилось пристально следить за Сирко, генералом Гяуром и их людьми. Кстати, мне известно, что князь Гяур отбывает в сторону польского порта Гданьска. Как считаете, он пожелает присоединиться к армии Хмельницкого?

— Скорее к армии польского короля, сражающейся против восставших казаков.

— Судя по всему, хан благосклонно относится к Хмельницкому, а значит, Стамбул тоже не прочь будет увидеть Речь Посполитую окончательно ослабленной. Неужели вы можете предположить, что участием в боях на стороне Польши князь Острова Русов решится нажить себе сразу трех могущественных врагов — в лице хана, в лице Хмельницкого и в лице султана Османской Порты? Что-то мне не верится в такую неосмотрительность нашего русича.

— Понимаю, князь еще может понадобиться Ватикану.

— Мечтая об освобождении Острова Русов, князь, скорее всего, охотнее станет сражаться с турками, нежели с казаками, а тем более — с поляками, на земле которых расположен его замок, и с аристократическим бомондом которых ссориться он не пожелает.

— Графиня де Ляфер. Вам известно это имя?

— Де Ляфер — не та женщина, при имени которой стоит стыдливо отнекиваться. Даже папскому нунцию.

И М? азарини вдруг показалось, что папирусно желтое лицо Барберини ожило и пропиталось едва заметным румянцем.

— Если в пределах нашего королевства и существует человек, способный знать о князе Гяуре все или почти все, так этим человеком как раз и является графиня. Вести в наш неспешный век, понятное дело, приходят с непростительной медлительностью. Особенно — со столь отдаленных столиц, как Варшава. И все же… Если вы действительно решите заполучить этого воина — лучше всего заманить его во Францию с помощью графини де Ляфер.

Вежливо склонив голову в знак признательности, нунций Барберини поднялся.

— С благословения святейшего престола мне велено было на словах передать вам следующее, — неожиданно произнес он совершенно иным, уже не светским, а хорошо знакомым Мазарини официально-соборным, почти заупокойным голосом. Словно собирался отпевать не только первого министра вместе со всей его Францией, но и святой престол со всеми его куриями и подносителями «гроша святого Петра». — Папа римский проникся величайшей озабоченностью тем небогоугодным кровопролитием…

— «… Которое продолжает ввергать в скорбь и смуту весь христианский мир», — завершил Мазарини теми словами, коими обязан был завершить свою речь сам нунций Барберини. Что поделаешь, нунций порой совершенно некстати забывал, что перед ним — предшественник на посту нунция папы во Франции. — Ни папа, ни тем более, вы, досточтимый нунций, не должны сомневаться в том, что, как и прежде, Франция считает себя наиболее верноподданной частью этого, осененного крестом и папской благодатью, мира, и скорбит по убиенным вместе со всем консисторатом [53].