Путешествие

  Тут он употребил выражение, которого я не повторю. Генрик пренебрежительно усмехнулся и пожал плечами.

  — Просто ваш глупый флирт меня не интересует.

  — Ты не умеешь радоваться жизни,— сказал Генек.

  —Умею, и больше, чем вы оба. Но я не ищу радостей жизни в кокетничанье с деревенскими девушками.

  — А в чем же?

    — В   тех   областях   жизни,   которые   для   вас  недоступны.

  — Смотрите на него! Великий философ!

  — В конце концов, в чем дело? Панна Ядя очень милая девушка, но мне лично она не нравится.

  — Еще  бы, тебе нужна по меньшей мере Грета Гарбо.

  — О вкусах не спорят.

  — Тогда зачем ты всегда за нами увязываешься?

  — Чтобы   посмотреть,   как   вы   козлами   скачете. Это меня очень забавляет.

  Несколько дней Генрик не ходил в «Звено». Он боялся, что товарищи повторят в присутствии панны Яди этот разговор и высмеют его. Тогда ему придется покончить с собой, а у него не было к этому ни малейшего желания. Он оставался в палатке и ужасно страдал. Лежа под деревом с закрытыми глазами, он видел фигуру и лицо панны Яди, представлял себе, как она смеется с Юлеком и Генеком, как говорит, поднимая плечи и наклоняя голову: «Кто бы мог подумать!»

  Он с нетерпением ждал их возвращения, выходил к ним навстречу и потом подробно расспрашивал, что слышно в Бялобжегах, критиковал покупки, стараясь делать это так, чтобы разговор коснулся панны Яди и он смог бы узнать, как в этот день она выглядела, что говорила и какое на ней было платье.

  За два дня до их отъезда в Бялобжегах должно было состояться большое гулянье, организованное Красным Крестом. На лугу над Пилицей сколотили из досок танцевальную площадку, расставили столы, провели электричество для иллюминации. В Бялобжегах царило большое оживление, панна Ядя нарядилась уже с утра — на ней была синяя облегающая юбка, белая блузка, ее распущенные волосы были завиты. Никогда еще она не казалась Генрику такой прекрасной.

  Юлек и Генек чистили костюмы, подбирали носки и галстуки. Генрик лежал под деревом и читал книгу.

  —А ты что? Не идешь?— спросил Юлек.

  —Не забивай голову господину профессору низменными делами,— сказал Генек.— Он размышляет над недоступными нам областями жизни.

  Генрик закрыл книгу, приподнялся на локтях и плюнул с расстояния около десяти метров прямо на ботинок Генека.

  — На,— сказал он,—натри свои ботинки. Если мне захочется, пойду, а если нет — значит, нет.

   У Генрика бывали неожиданные выходки, которые завоевывали ему уважение и признание товарищей. Генек вытер ботинок о штанину другой ноги и сказал:

  — Ты этого не сделаешь. Это будет не по-товарищески. Один за всех, все за одного.

  — Что ты ломаешься?—сказал Юлек.— Чего валяешь дурака? Хочешь нас позлить? Ведь всем известно, что ты пойдешь.

  — Почему это известно? — спросил Генрик неуверенное.

  Если бы в эту минуту Юлек ответил, что Генрику самому этого очень хочется и он только притворяется, что ему безразлично, все было бы потеряно и дорога на гулянье отрезана.    Но Юлек был вежливым и тактичным.

  — Потому,— ответил он,— что ты не поступишь с нами по-свински, вот!

  Генрик вздохнул  облегчением.

  — Еще посмотрю,—сказал он добродушно.

  Он снова лег и открыл книгу, которую и до этого не читал и сейчас не имел намерения читать.

  Ни Юлек, ни Генек не ждала так этого гулянья, как Генрик. Насвистывая, чистили они костюмы, подбирали носки и галстуки, радовались перспективе весело провести вечер.

  Генрик страдал.

   Мысль об освещенной, кружащейся, веселящейся лужайке под звездным небом, среди молчащих, скрытых темнотой полей и лесов пронизывала его трепетом страха и восторга. Он не притворялся перед Юлеком и Генеком. Он действительно не хотел идти. Он не хотел идти, но это не значит, что он был совершенно уверен, что не пойдет. Собственно говоря, он был уверен, что не пойдет. Был и не был. Чувство очень тонкое и труднообъяснимое, хотя так хорошо всем известное. Даже тем, кто в эту минуту теряет терпение и кому хочется хорошенько меня пробрать: «Ну, что вы тут расписываете? Был уверен или не был? Что за глупости! То или другое. Пожалуйста, решите и не морочьте нам голову».

    Вот именно. Если бы все было так просто.

  Исключая людей, одаренных железной и несгибаемой волей, каждый время от времени находится в состоянии такой раздвоенности.