Путешествие

  Но он не убежал, его притягивала ее свежесть и опрятность, запах накрахмаленного полотна и лаванды; во все, что она делала, она вносила свой порядок, что придавало ей особенное обаяние после всех перипетий восстания.

  Викторию нельзя было назвать некрасивой. У нее был тот стандартный тип красоты, который не вызывает ни беспокойства, ни удивления и порождает чувство благоговения и восхищения у мужчин, заставляя их размышлять над таинственным фактом физического и психического существования разных полов.

  У женщин, для которых житейская самостоятельность является в одинаковой степени и необходимостью и вопросом самолюбия, нет времени для размышления над этим удивительным явлением. И это отнимает у их красоты то, что больше всего вызывает благоговение и восхищение мужчин. Их легко и охотно признают красавицами другие женщины в своем тесном кругу, но редко на них оглянется на улице какой-нибудь мужчина.

  Виктория рано потеряла родителей. Она окончила романское отделение филологического факультета, зарабатывала уроками, а во время оккупации вела занятия в подпольных группах. У нее никогда не было ни времени, ни условий, чтобы стать по-настоящему красивой и привлекательной.

  Однако красота — вещь коварная и обманчивая. Она с дьявольской злобой будто нарочно сеет между людьми недоразумения, часто неразрешимые.

  В результате стечения различных обстоятельств Виктория показалась Генрику самой прекрасной из женщин, каких он встречал в жизни, так же как смешанный запах накрахмаленного полотна и лаванды показался ему самым прекрасным ароматом на свете. Быть может, если бы дальнейшие обстоятельства сложились иначе, чем они сложились, у Генрика с Викторией начался бы флирт на несколько дней или даже на несколько недель, который закончился бы чем-нибудь определенным или вовсе ничем.

  Во всяком случае, в течение этих нескольких дней или даже нескольких недель Генрик мог бы разобраться в том, что Виктория совсем ему не нравится и не подходит ни с какой точки зрения. Он мог бы также убежать от нее, если бы это оказалось необходимым, как подсознательно хотелось ему это сделать уже на пути в больницу. Угрызения совести, не вплетенные в сложную сеть долголетних связей, совместных переживаний и осложнений, очень быстро проходят, потому что угрызения совести, как и большинство чувств, рождаются из любви к самому себе.

  Итак, если бы все разыгралось нормально, Генрик просто влюбился бы в Викторию и затем очень быстро разлюбил бы ее.

  Но обстоятельства сложились таким роковым образом, что, давая Генрику великолепную возможность влюбиться, они отняли у него возможность быстро обнаружить свою ошибку.

  — У вас нет такого чувства, будто вы оставляете своего несчастного ребенка на произвол судьбы? — спросил Генрик, когда Виктория поместила его в больницу в Миланувеке.

  Виктория улыбнулась.

  У нее было именно такое чувство, и это доставляло ей удивительную, неведомую ей раньше радость.       Она слегка похлопала Генрика по плечу.

  — Ну, ну, не капризничайте. Я несу за вас ответственность. В определенном смысле, разумеется. Доктор займется вами и решит, нужно ли вам лечиться дальше. Вы здесь пробудете всего несколько дней.

  — Несколько дней,— повторил Генрик язвительно.

  — Ничего не поделаешь,— сказала Виктория строго, но с улыбкой.

  Она знала, что помещать Генрика в больницу совершенно не нужно, но она ни за что не отказалась бы от этого нового, неизведанного чувства, которое Генрик определил как беспокойство о ребенке, брошенном на произвол судьбы.

  Нет. Это не большие муравьи, и они не говорят по-польски. И не мы к ним, а они к нам приезжают первые.

    Может быть, они немного похожи на людей, но несколько крупнее и с крыльями. Крылья эти не для того, чтобы летать, но зато они придают легкость их походке. Волосы у них льняные и гладкие, подстриженные спереди челкой, одеты они в грубые рубахи из дерюги, подпоясанные  красивым   голубым шнуром. Их речь состоит из музыкальных звуков. Наша буква соответствует у них ноте. Когда они разговаривают, кажется, что слышишь фугу Баха. После   их приезда в мире необычайно возросло значение музыкантов, так как только они могли служить переводчиками и преподавателями нового языка. Самый могущественный земной политический деятель оказывался совершенно бессильным, если не имел при себе какого-нибудь музыканта. Требовались именно   выдающиеся   музыканты, способные улавливать все нюансы,  чувствующие малейшую фальшь и дисгармонию. Один выдающийся политический деятель могущественной страны сказал:

  — Если бы я мог иметь при себе Баха! Я бы всем задал перцу.