Путешествие

В день упомянутого спуска к Мекке произошла шумная стычка между черными жителями Мекки и тюрками иракского [каравана]; были нанесены раны, обнажены сабли, натянуты луки, пущены стрелы и разграблены /179/ товары у нескольких купцов, ибо Мина в течение трех этих дней была одним из самых больших рынков. Там продавали все — от драгоценных камней до грубых бус — и прочие предметы и продукты всех стран, так как она была местом собрания людей со всего света. Но Аллах предотвратил опасность этой стычки, быстро ее усмирив.

Эта счастливая остановка являлась завершающей, ибо верующие здесь заканчивали свой хадж. Хвала Аллаху, господину миров!

В субботу, день упомянутого жертвоприношения, из лагеря иракского эмира в Мекку на четырех верблюдах доставили покрывало для святой Каабы. Впереди их шествовал новый кадий в черной халифской одежде[247]. Знамена колыхались над его головой, а сзади него били в барабаны. Это был двоюродный брат шайибита Мухаммада ибн Исмаила с отцовской стороны, который находился при [покрывале], ибо уже говорилось, что халиф, отдал приказ об отстранении его [шайибита] от охраны Каабы из-за неприглядных дел, которыми тот прославился; ведь Аллах очищает свой благородный Дом через того из своих слуг, кто угоден ему, по его милости! Впрочем, этот двоюродный брат по своему образу действий и поведению был подобен своему предшественнику, о котором говорилось в связи с первым низложением.

Покрывало было помещено на почитаемой площадке на самом верху Каабы. Во вторник 13-го этого благословенного месяца [28 марта 1184 г.] шайибиты занялись его опусканием, [а это была материя] яркого зеленого цвета, привлекающая взоры своей красотой. На верху ее находилась широкая красная надпись. На стороне, обращенной к почитаемому ал-макаму, где открывалась почитаемая дверь, то есть на ее благословенном лице, после слов величания читали: «Поистине, первый Дом, который установлен для людей...»[248], а на других сторонах — имя халифа и слова молитвы за него. Упомянутая надпись была окружена двумя красными каймами с маленькими белыми кружками, где были начертаны мелкими буквами стихи Корана, а также имя халифа.

Когда покрывало было распущено, его почитаемые края подобрали, чтобы защитить его от рук персов, от неистового их устремления к нему, когда они с силой толкали и опрокидывали друг друга. [Кааба] являла присутствующим прекраснейшее зрелище, похожая на невесту, одетую в тонкий зеленый шелк. Аллах дозволил, по его милости, созерцать ее каждому желающему /180/ встретиться с ней и быть вблизи ее.

В эти дни почитаемый Дом был открыт каждый день для иноземцев — жителей Ирака, хорасанцев и других паломников, прибывших с иракским эмиром. Напор их толпы, их стремление проникнуть в почитаемую дверь, плотно прижавшись друг к другу, заставляли одних как бы плавать по головам других, будто бы они находились в пруду, полном воды, — зрелище, ужаснее которого не было видано! Оно способно было разбить сердца и сокрушить члены. Но эти люди не беспокоились тогда о том и не останавливались, а по-прежнему устремлялись к этому почитаемому Дому с чрезмерным пылом и жаром, подобно бабочкам, устремляющимся к огню лампы. Поведение йеменских сару при входе в благословенный Дом, о чем говорилось ранее, казалось в сравнении с поведением этих иноземцев, говорящих на ломаном языке, полным спокойствия и достоинства. Да позволит им Аллах извлечь выгоду из их намерений! А те из них, которые не выдерживали этой ужасной давки, находили здесь свой конец, да простит их всех Аллах!

Иногда некоторые из их женщин стремились в таком положении протиснуться сквозь это сборище, и, когда им это удавалось, их кожа казалась обожженной жаром стиснутой толпы, накаленной страстью и безрассудством. Да вознаградит их всех Аллах за их веру и их благие намерения, по его милости!

В ночь на четверг 15-го этого благословенного месяца [30 марта 1184 г.] после молитвы ал-атама перед ал-макамом оставили кафедру для проповеди. На нее поднялся хорасанский проповедник с величественной осанкой и приятной внешностью, который пользовался [сразу] двумя языками: арабским и персидским. И на том, и на другом он был чрезвычайно красноречив; речь его была непринужденна, выражения совершенны. Затем он обратился к персам на их наречии, растрогал их и вызвал вздохи и рыдания.

А на следующую ночь воздвигли другую кафедру за хатимом ханифита, и после окончания молитвы ал-атама на нее поднялся старик с белыми усами, полный величия и достоинства, с большими знаниями. Он начал свою проповедь, слово за словом произнося стих о троне[249], затем перешел к различным приемам увещевания и вразумления, также на двух языках. Этим он тронул сердца, /181/ воодушевил их и воспламенил, заставив кипеть гневом.

Затем к нему, как стрелы, полетели вопросы. Он отражал их, как щитом, своими быстрыми и красноречивыми ответами. Сердца были растроганы; удивление и восхищение овладели умами. Казалось, что он получил откровение.