Путешествие для бедных (Из Москвы в Минск на электричке)

– Мужики! – тормозит она возле нас и делает движение двумя растопыренными пальцами около губ, словно двигает туда и сюда невидимую соску. Я молча изображаю головой «да» – по-болгарски. Она понимает мой жест правильно – как «нет» по-нашему. Задерживает взгляд на армянине. Тот достал пачку “примы” из нагрудного кармана, тряхнул ее на ладонь. Выехало две сигареты. Протянул ей.

– Мужик! – одобрила она. Одного этого слова ей вполне хватает для жизни.

Исходит от нее какая-то невидимая вибрация. Когда организм работает на пределе, все в нем трясется, как в телеге, летящей под гору, перед тем как рассыпаться на части. Красивые грязные руки все в царапинах. Как будто она постоянно играет с кошкой. Ногти неровно обгрызены. Поползла дальше, перебивая летние ароматы отвратным запахом давно не мытого женского тела. Чтобы не навлечь обвинения в сексизме, соглашусь, что не мытые мужики пахнут еще хуже. Можно ли ей помочь? Как к ней подступиться с демократией? Свобода равна для нее самоубийству.

–Сирун ахчик (красивая девушка), – вспоминаю я уроки иностранного языка в казарме.

– В Армении таких нет. За сигарету на все готова.

– Вы пользуетесь этим?

– Я?! Никогда! У меня жена, сын.

– Живете в Москве.

– В Ярославле.

– Торгуете?

– Думаете, если черный, то бандит или торгаш? Не торгую, противно. Я специалист, строитель, техникум окончил. Все могу. Высшее качество. Все своими руками. Видите? – он поднял тяжелые рабочие ладони. – У бандитов и торгашей таких нет.

– На коттеджах в Подмосковье?

– Да. Все же деньги здесь. Но я работаю не за деньги. Только если мне интересно. Если что-то красивое, необычное можно сделать. Я потом приезжаю посмотреть на свою работу, жене показываю. Даже не верится иногда, что я все это сам сделал. Те, кто понимает, не скупятся.

– А кто не понимает?

– Им не объяснишь. Это надо чувствовать. О красоте не расскажешь. Если в душе у тебя ее нет, ничего не поймешь и ничего не увидишь. Я правильно говорю?

Слушаю простые и наивные слова моего спутника. Лицо его светится красотой – той, что огонь в сосуде. Он смело и без смущения употребляет такие слова как творчество, вдохновение. Оказывается, они еще существуют в обычной жизни, еще нужны людям. Рожденные интеллигенцией, они покинули ее и ушли в народ. Так книги для взрослых становятся детскими – и вечными. Теперь я знаю, кто строил Эчмиадзин и Гегард, Ерерук и Звартноц.

– Вонц э дзер анунэ?

– Ашот. Мы уже и дома говорим по-русски. После службы остался в России. Мой командир устроил на работу, в техникум помог поступить. Я в части красивую мозаику сделал, всему начальству показывали. Съездил домой, женился. Десять лет прожили. Успели еще квартиру получить, Ярославль – красивый город. То я приезжаю домой, то она ко мне.

– Москвичку не завел?

– Нет, я не хулиганю.

– Жена работает?

–Зачем? Не нужна мне ее работа. Второго ждем. Сейчас хороший заказ найти трудно. Хотят побыстрее и подешевле. Буду сегодня говорить. Кубинка? Это моя.

– Ясно, у тебя кубинка, а не москвичка.

– Э, нет! – улыбнулся он. – Не мой профиль.

– Красота для тебя – это только если что-то из камня?

– Может, и так. Не думал. Всего вам хорошего!

– Счастливо, Ашот!

Продвигаясь к выходу, он разминулся с коробейницей: «Пиво! Холодное пиво!» Но, видимо, вспомнил, что и ему нужно. Взял две бутылки. Быстро возвратился и поставил одну рядом со мной.

– Спасибо. Шноракалутюн! – щегольнул я напоследок. Ашот улыбнулся – нагромождение камней осветилось солнцем, засияло гранями – и выбежал из вагона. Помахал с перрона.

Достаточно десятка фраз, чтобы установить благожелательный контакт с любым чужеземцем. Глубокое знание языка может и не дать такого эффекта – оно воспринимается как что-то профессиональное и даже подозрительное. Дилетантизм свидетельствует о бескорыстном интересе и желании понравиться. Что рождает такое же ответное желание.

– Симпатичный парень, – неожиданно проговорила соседка, которая, казалось, вся была с Викторией Токаревой – но, знаете, все равно, не лежит у меня душа к ним. Ну, в городе, ладно. Но ведь они уже и у нас в деревне. В классе только одна сероглазая девочка. Остальные пять – все с черными. Я каждый раз вздрагиваю, когда открываю дверь. Где же наши дети – русые, голубоглазые? Да что говорить: председатель колхоза – и тот чеченец. И это у нас, в Подмосковье!

– Но преподаете вы им русский язык?

– А какой же?!

– Видимо, и останется от славян только русский язык, на котором и будут говорить все народы многонациональной России.

– А может, и не останется. Они только слова учат, а смысла их не понимают. Ну что для них береза? Дерево, из которого дрова хорошие. Ничего я в этой жизни уже не понимаю. Они-то ведь не пьют, работают, плодятся. Как те же турки в Германии. Лучше не думать ни о чем, и только эти сериалы смотреть. Ну, так надоели, хоть телевизор выбрасывай. Да еще и реклама эта, сил нет. Книжками спасаюсь, перечитываю и просто плачу. Раньше Токареву очень любила. Ну а сейчас, видно, тоже приспосабливается. Приятный у нее юмор, грустный, интеллигентный. Пошлость ей совсем не идет.