Путешествие идиота

А потом свет зажегся, только другой, тусклый, и всех людей стали ловить и куда-то уводить большие такие мужчины в форме, и бока у них блестели, а лица были скрыты черными стеклами. Один такой к нам подошел, и хотел меня увести, но я руку вырвал. Не мог же я Мишель одну оставить. А она вдруг достала что-то, и протянула тому мужчине. И сказала, что она баронесса Радецки. И что ей необходимо попасть на «Синюю стрелу». И что этот человек – я, то есть, с ней заодно. И тогда мужчина ответил из-за стекла «да, миледи». И быстро-быстро нас за собой повел. А вокруг творилось черт знает что. Бегали какие-то люди со стеклянными головами и с воем катались маленькие машинки. От одной такой мы с Мишель едва увернулись. И пока мы так шли, вернее бежали, я ее за руку держал. Крепко, чтобы она не отстала. А она мне: «Черт подери, мы ведь могли в том лифте оказаться». И головой на ходу покачала. А я ей улыбнулся.

Когда мужчина в броне нас к шлюзу привел, Мишель ему: «Спасибо, офицер». И что-то в руку сунула. А тот смутился, я даже через его черное стекло это понял, и пробормотал: «Это лишнее, миледи». Но то, что она ему сунула, все же взял. А потом развернулся и с топотом умчался назад. А Мишель назвала меня смелым и надежным, как скала. И мне стало очень приятно. Потому что она больше не боялась.

Самое смешное то, что тележка с лампочками от нас не отстала. И я с нее пакеты наши взял. А тот маленький человек куда-то исчез. Потому что я его больше не чувствовал.

Глава 19. Чертовы попутчики!

На этом Новом Торонто с лайнера сошло много пассажиров, а на их место пришли другие. И в кают-компании начались новые представления. Было очень весело. Даже Мишель смеялась. Всем новеньким нашли пару. Они и не возражали. Несколько дней подряд все вокруг ходили счастливые и довольные, и даже Жак, наконец, избавился от одиночества. Стал наставником, как это здесь называют. Теперь он всюду ходит с миниатюрной рыжеволосой женщиной. Она всегда улыбается, когда замечает, что кто-то на нее смотрит. Очень добрая у нее улыбка. Настоящая. Мне кажется, этой маленькой женщине тоже одиноко, как и мне, оттого она и согласилась быть подопечной Жака. Ведь больше никто не вызвался ей помочь. И поэтому я всегда отвечаю на ее улыбку. Разумеется, когда Жак не видит.

За ним теперь всюду ходят два здоровенных парня. Пиджаки на них добротные, красивые, но все равно – будто с чужого плеча. Правда, в кают-компанию их не пускают, и они стоят у входа и внимательно на всех смотрят. Особенно на меня. А я смущаться начинаю, когда на меня смотрят во время еды. Мишель говорит, что они «громилы». И еще – «гориллы». Гориллы – это такие человекообразные приматы. То есть животные. Так мне голос подсказал. А стюарды называет их «господа телохранители». И приглашают за столик у входа, отдельно от всех. Но они и оттуда все равно смотреть продолжают. Они, эти парни, наверное, оттого так часто глядят в мою сторону, что Жак на меня зло затаил. Теперь, когда я ему навстречу попадаюсь, он со мной не здоровается. И с Мишель тоже. И все толкнуть меня норовит. А мне дороги не жалко. Мне что, я и посторониться могу. И тогда Жак еще больше пыхтит и злится. И идет себе дальше. А за ним его гориллы.

В числе новых пассажиров оказался Готлиб – высокий представительный мужчина. Одежда на нем сидела, будто он прямо в ней и родился. Я сразу себя почувствовал неловко, когда он рядом уселся, за наш с Мишель столик. Вдобавок, он оказался «другом семьи», как сообщила Мишель. Она ему очень обрадовалась, Готлиб поцеловал ей руку, а она его обняла в ответ. И меня потом представила. Сообщила ему, что я капитан. А Готлиб посмотрел на меня внимательно так, и руку мне крепко пожал. И сказал, что он «Корн, банкир». А я в ответ, как Мишель учила, мол, рад знакомству и все такое прочее. Хотя на самом деле я вовсе не рад был. Потому что Готлиб теперь от Мишель не отлипал. Сидел с нами за обедом, и за завтраком, и за ужином тоже. В общем, всегда. И когда пару выбирали, он засмеялся и сказал, что предпочитает быть странствующим монахом. Дескать, так ответственности меньше. И все вежливо посмеялись и от него отстали. И он остался с нами. Со мной и с Мишель.

Мишель с Готлибом часто друг с другом разговаривали, вспоминали общих знакомых и вообще, говорили что-то о «конъюнктуре» и «котировках». И о финансовом климате в каком-то там секторе. А голос мне подсказал, что климат – это совокупность погодных условий, характерных для данной местности. А еще я знал, что финансы – это деньги. И никак не мог в толк взять, как дождь или снег, или еще какая погода, могут быть связаны с деньгами. И перестал их слушать. Просто таскался за ними повсюду и делал вид, что мне это интересно. И Готлиб как-то обратил на меня внимание и спросил:

– Скажите, капитан, вы действительно воевали на Джорджии?

Я подумал, и сказал, что, да, правда.

А он мне: