Путешествие иеромонаха Аникиты по святым местам Востока в 1834–1836 годах

Юрьевский первоклассный общежительный монастырь, расстоянием от Новгорода в четырех верстах, расположенный по левому берегу Волхова, на возвышенности, которая во время весеннего разлива вод представляется островом, основан в XI веке новгородским князем Ярославом, нареченным во святом крещении Георгием, или Юрием. При такой древности он знаменит разными историческими событиями и, между прочим, погребением в нем в 1233 году брата святого Александра Невского князя Феодора Ярославича, которого святые мощи перенесены оттуда в начале XVII столетия в Новгородский Софийский собор, для предохранения их от нашествия шведов. С 1786 года почивают здесь под спудом нетленные останки святого Феоктиста, архиепископа Новгородского, скончавшегося в 1310 году и погребенного сначала в монастыре Благовещенском. Юрьевский монастырь, именовавшийся некогда Лаврою и пользующийся поныне некоторыми особыми преимуществами, находился в последнее время в состоянии упадка, от которого восстановлен, возобновлен и украшен тщанием архимандрита Фотия и иждивением графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской. Отличное благоустройство сей обители и строгая, подвижническая по примеру древних пустынных отцев жизнь тогдашнего настоятеля ее, Фотия, с которым князь Шихматов имел случай сблизиться более нежели за десять лет, решили выбор его, и должно согласиться, что нельзя было избрать лучшего руководителя.

В 1829 году 23 апреля князь Шихматов определен в число братства Юрьевского монастыря, 25 марта 1830-го, в день Благовещения, пострижен в монашество с переименованием Аникитою, 30-го того же месяца, в неделю Ваий, рукоположен преосвященным Тимофеем, епископом Старорусским, в иеродиакона, а в Великий Четверток, 3 апреля того же года, в иеромонаха.

Через четыре с небольшим месяца я посетил отца Аникиту в его уединении. Это было 12 августа, на память святых мучеников Фотия и Аникиты, в день именин его и настоятеля юрьевского. Приехав в монастырь рано утром, я вошел, по указанию привратника, в келью и был дружелюбно встречен знакомым мне старым служителем, которого, однако, не вдруг мог узнать в одежде послушника. От него известился я, что отец Аникита был во внутренней келье своей, в которой всегда заключался на ночь. Соблюдая возможную тишину, чтоб не нарушить отдохновения старца Божия после недавно окончившегося всенощного бдения, я остался в преддверии этой кельи и на свободе стал рассматривать жилище его. Оно состояло из трех маленьких комнат, из коих в одной жил его прислушник, другая составляла собственный его приют, а третья, где я находился, была род гостиной или приемной. Кроме образов, я не заметил в ней никаких украшений. Кожаная софа, несколько стульев, один или два стола и шкаф с книгами составляли всю домашнюю утварь. Любопытство мое простерлось далее; я начал прочитывать заглавие книг, и убедился в строгом их выборе: меж ними не было ни одной, которая бы относилась к светской любознательности, к философии, к преданиям человеческим, к стихиям мира; все они имели исключительной целью познание Бога Отца и Христа, в нем же суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна. Между тем растворилась дверь – самые искренние лобзания и приветствия посыпались с обеих сторон, и мы долго не могли наглядеться друг на друга и вдоволь набеседоваться. Отец Аникита приметно похудел, на челе показались морщины, на полуобнаженной главе и в окладистой бороде прокрадывались уже седины, но в глазах его сияла тихая радость, во всех чертах лица выражалось небесное спокойствие. Увлеченный возрастающим во мне любопытством, я заглянул в его внутреннюю келью и увидел с удивлением, что в ней ничего не было, кроме святых икон. Впоследствии я узнал, что утружденный молитвой, он повергался для самого краткого отдыха на голые доски. Две или три монашеские рясы совмещали в себе все потребности его одеяния, предохраняя вместе и от суровости непогод.

В этот день святую литургию совершал архимандрит соборне. Благоговейная торжественность богослужения, богатство церковных украшений, блеск священнослужительских одежд, значительное число участвовавших в священнодействии лиц, умилительность столпового большим хором пения – все это воспрепятствовало мне обратить особенное внимание на отца Аникиту, которого я еще в первый раз видел в иерейском облачении. Но как он приходил в монастырь только по воскресеньям и праздникам, постоянное же его пребывание было в скиту, которым он, в виде послушания, начальствовал, то на другой или на третий день я последовал за ним и в это убежище.